— Сложно? Разве у твоих курсов или конференции, или что там у тебя, нет начала, середины и конца?

— Ну, все это более расплывчато, если так можно сказать.

Расплывчато? Он действительно сказал «расплывчато»?

— Ладно, верю на слово.

— Дана, разве… Разве тебе нужна точная дата? В смысле, у тебя есть проблемы, о которых ты мне не рассказываешь?

Есть ли у меня проблемы, о которых я не рассказываю Джерри? Не-а. Ничего, кроме того, что я безнадежно запуталась с Карлом и не имею ни малейшего представления о том, что я собираюсь делать — вне зависимости от того, вернется ко мне Джерри или нет.

— Нет, какие могут быть проблемы! Как там ты? У тебя появились проблемы, о которых я не знаю? — Например, с Мартой. Которая, как мне представляется, вполне вероятно, по телефону из Нью-Йорка тоже требует от Джерри назвать точную дату его прибытия домой. Не то что я, девушка, с которой всегда можно договориться.

— Нет, никаких проблем, — уверяет меня Джерри. — С тобой правда все нормально?

Уф! Разве мы эту тему уже не обговорили, и не единожды? Кроме того, как я могу ему ответить? Джерри ведь, по сути, спрашивает, хорошо ли мне живется. А у меня слишком много разных противоречивых факторов, чтобы уложить их в одно предложение.

— Слушай, Джерри, я ужасно рада, что ты позвонил. Но тебе правда не стоит беспокоиться ни о чем. И собака, и собачья нянька — в порядке.

— Приятно слышать… — Но он все никак не положит трубку. Я могу себе его представить парящим где-нибудь над… что там у них есть, в Европе? — Средиземным океаном? Джерри подвешен на длинном-длинном тросе, подпрыгивает в космосе, как шарик на бесконечном шнурке. — Было приятно с тобой поболтать, Дана. Прости, что разбудил.

— Нет, ничего подобного, я еще не спала. — Почему я всегда так говорю, даже если это заведомая ложь? Когда доказать это ничего не стоит? Возможно, это рефлекторное прикрытие для других, более существенных неправд? — Я тоже рада возможности поговорить с тобой. Не стану спрашивать тебя о расплывчатости твоего… расплывчатого существования там!

— Да будет тебе. — Даже на таком расстоянии чувствуется, что Джерри смутило мое двусмысленное замечание. — Я рад, что позвонил. И я сообщу тебе, когда буду более точно знать конкретную дату моего возвращения. Мне этот разговор очень помог. Погладь Мерфи за меня. Пока.

Раздался пинг разъединения, когда он повесил трубку. А я остаюсь сидеть, глядя на трубку в руке с таким видом, с каким в старых фильмах люди таращились на трубку, полагая, что их разъединили. Хотя я прекрасно знаю, почему разговор закончился. Потому что нам не о чем разговаривать, вот почему. Во всяком случае, не по международным тарифам и в ситуации, когда ни Джерри, ни я, правда, по разным причинам, не смогли откровенно поговорить друг с другом. Причем до такой степени, что я даже не представляю себе, каким образом этот звонок «помог» Джерри. Он ведь сам так сказал.

— Это Джерри звонил, — говорю я Мерфи и вешаю трубку. Как будто он уже сам не догадался. — Что ты об этом думаешь?

Мерфи снова поднимает уши при слове «Джерри» и смотрит на меня с выражением либо сверхъестественной проницательности, либо просто не может полностью открыть глаза, так ему спать хочется.

— А вообще, Мерфи, я тебе соврала. Это Роберт Редфорд звонил. — Ага! Как я и подозревала, «Роберт Редфорд» вызывает более выразительную реакцию, чем «Джерри». Что означает, что я должна самостоятельно решать, какова моя эмоциональная реакция на звонок Джерри. Ведь я вовсе не надеюсь, что он все бросит и примчится прямиком сюда. Не в состоянии я также на основании одного трансатлантического разговора решить — не отправится ли он, скорее всего, к себе домой, чтобы жениться на Марте? И оставить мне Мерфи навсегда, потому что побоится встретиться лицом к лицу с разъяренной женщиной, которой он пренебрег.

— Что ты думаешь, Мерфи? Как ты прореагируешь, если Джерри тебя бросит? И останемся мы с тобой вдвоем… и, разумеется, с Карлом. Иногда.

«Карл», как выясняется, вызывает самую бурную реакцию, если судить по собачьим ушам, более бурную, чем «Джерри» и «Роберт Редфорд» вместе взятые. Это говорит о том… Хотя я не могу сказать, о чем именно это говорит. Я не в самой лучшей форме, если учесть, что сперва меня бросают вместе с велосипедом на пристани, а потом будят среди ночи телефонным звонком.

По сути, когда все так смешалось, мне затруднительно сообразить, что я должна чувствовать по поводу того, что произошло за этот период — за те много-много дней и недель, прошедшие с того раннего утра, когда Джерри помахал нам с Мерфи на прощание, и в эту ночь, когда он пробудил меня от глубокого сна, чтобы напомнить, хоть и неумышленно, сколько воды утекло за этот промежуток.

У бессонницы одна хорошая черта — никаких тебе нежелательных снов. Зато ее отвратительная черта заключается в том, что она никоим образом не мешает нежелательным мыслям. Более того, она их зачастую поощряет.

Не может быть, то есть абсолютно невероятно, чтобы я начала привязываться к собаке. Если меня и касается перспектива возвращения Джерри, то, безусловно, у меня есть более серьезные причины для беспокойства, чем потеря Мерфи. И вообще, как я могу начать привязываться к существу, неважно, собака это или мужчина, если он не сделал ни малейшего движения мне навстречу?

Клянусь, бывают моменты, когда Мерфи понимает каждое сказанное мною слово, равно как и мысли, которые я намеренно не озвучиваю. А в другое время… ну, мои неудачи в дрессировке говорят сами за себя. Ведь бывают моменты, когда создается впечатление, что он не в состоянии понять даже такие простые команды, как «Стоять!», «Сидеть!», «Лежать!» или «Фу!».