Шрифт:
– Притомился, папаша?
Гаскинс, отпущенную шутку проигнорировал. Оперся рукой о стену и принялся тяжело дышать.
– Я так понимаю, с обходом питейных заведений на сегодня покончено?
Гаскинс промолчал. Постоял еще с минуту, а когда пришел в себя - направился к ряду самоходных повозок, выстроившихся вдоль обочины. Перебросился парой слов с возничим и уже спустя минуту мы летели вверх по улице, покинув столь негостеприимно встретивший нас припортовый район.
И снова «Добро пожаловать» и снова «Восточные холмы». Спустя полчаса быстрой езды мы прибыли к дому баронессы.
Совсем сестрица за собственностью не следит. Бурые от старости стены особняка были покрыты то ли мхом, то ли плесенью. Крышу давно не чинили, как и накренившийся водосток. Скат над левом крылом частью лишился черепицы и теперь напоминал улыбку древней шлюхи - примерзкое зрелище…
Крыльцо подгнило и требовало замены, но хозяйка отчего-то решила, что и так сойдет. Лишь приказала обновить перила, выкрасив рассохшееся дерево в зеленый цвет. Тоже самое касалось и оконных рам. Кое-где виднелись щели толщиною с палец, наспех забитые паклей. Не дом, а развалина.
На дверной звонок никто не откликнулся. Пришлось Гаскинсу идти во флигель за запасной парой ключей.
Внутри особняка царил полусумрак. И без того прикрытые листьями окна оказались плотно задернуты. День на дворе, а её светлость сидит взаперти, боясь показаться наружу, словно бабайка из детской сказки.
На камине толстый слой пыли, дрова свалены в кучу, что за слуги… Ну хоть следы вчерашней пьянки удосужились убрать и то ладно.
– Побудь здесь, а я пока доложусь баронессе, - приказал Гаскинс.
– Уверен?
Рассечённая бровь вояки дрогнула в удивлении.
– Уверен, что стоит тревожить её светлость? – повторил я снова.
– Баронессе нужен результат, а не доклады по малейшему поводу.
На лице Гаскинса промелькнула презрительная гримаса. Настолько раздражающая, что пришлось взять себя в руки и попытаться растолковать дуболомному вояке очередную истину:
– Гаскинс, ты отличный стрелок. И пистоль, делающий три выстрела без перезарядки… я такого раньше не встречал. Но все эти чудеса не помогут добыть информации.
– Мнением ворья никто не интересовался.
– Гаскинс, да послушай же… Ты действуешь слишком прямолинейно. На войне это может быть и хорошо, а вот в общении с бродягами становится помехой. Что ты знаешь о жизни городского дна? Отбросы, достойные всяческого презрения? С таким подходом ты ничего добьешься. С людьми надо по-людски.
И снова полный презрения взгляд.
– Гаскинс, ты тупой! – не выдержал я.
Трость орехового дерева поднялась в воздух. Вот ведь треска говяжья, а я забыть успел о её существовании.
– Повтори, - глухо процедил вояка.
– Какую часть конкретно? Про хорошего стрелка или непроходимого тупицу?
Пространство между нами разделял стол. Именно он и помешал Гаскинсу нанести удар, а может избить до бессознательного состояния. Кто знает, что сидело в голове дуболомного вояки.
Пару раз железный набалдашник мелькнул в воздухе, а потом мы принялись бегать кругами. Честное слово, словно забытая игра в салки, только гонялся за мной не ребенок, а взбешённый мужик.
Мы опрокинули кресло, рассыпав фрукты по полу. Уронили статуэтку коня, вставшего на дыбы. А один раз набалдашник промахнулся, и заместо моей головы оставил вмятину на и без того видавшей виды столешнице.
– Повтори! – рычал, впавший в бешенство Гаскинс, и я охотно слушался.
– Тупорылое создание… тупорылый тупарь.
Вены на лбу вояки вздулись от напряжения, шея побагровела. От сердечного удара бедолагу спасло появление баронессы:
– Что здесь происходит? Гаскинс, извольте объясниться.
Тот остановился, и с трудом переведя дыхание, выдавил:
– Виноват.
– Гаскинс, вы же обещали держать себя в руках.
– Виноват.
– Толку от ваших извинений, - баронесса вздохнула. Вошла в комнату и остановилась напротив окна. Тусклый свет упал на лишенное красок лицо хозяйки.
Почему она за собой не следит? Безликое серое платье, явно надетое второпях. О приличной прическе даже речи не шло: растрёпанные волосы напоминали скорее воронье гнездо.
Тонкие пальцы отогнули шторку, и глаза девушки зажмурились от яркого света. Боги, до чего же бледна. Прошлый раз обстоятельства нездорового вида списал на чрезмерное увлечение косметикой. Выходит, ошибался – баронесса от природы обладала белой, почти прозрачной кожей.
– Солнце в зените, - задумчиво произнесла девушка.