— Ты серьезно, Роми? — шепчу я ей в волосы.

Странная смесь облегчения и недоверия охватывает с головой.

— Да, — отвечает она, пытаясь кивнуть, пока я держу ее. — Прости. Я была ужасной женой, нужно было выслушать тебя…

— Ты тоже меня прости, — бормочу я, сжимая ее сильнее. В глаза начинает щипать. — Мне не стоило тебе врать. Нужно было сразу сказать, что было в той проклятой записке. Мне просто казалось, что так будет лучше, что я уберегу тебя от боли, но получилось только больнее.

Я глубоко вздыхаю и ослабляю хватку, чтобы поцеловать Роми в макушку.

— Мне жаль, что заставил тебя усомниться в моей верности.

Она прячет лицо в мою шею, и я чувствую ее улыбку.

— Значит, ты простишь меня? — спрашивает она.

— Конечно, любимая.

Роми отстраняется и приподнимается на цыпочки, чтобы подарить мне поцелуй. А потом тянется к уху и шепчет:

— Отведете меня в кровать, Ваша Светлость? Мне срочно нужно согреться.

Ее горячий шепот сводит с ума и пробуждает желание. Я ухмыляюсь.

— Что угодно для моей герцогини...

Глава 26. Романия

Императорский дворец пылает светом тысячи свечей и сотен кристаллов. А золотом здесь пахнет даже похлеще, чем в доме у Синклера. Но еще и воском, и игристым вином, и парфюмом придворных, которых не счесть.

Я стою перед закрытыми дверями бального зала и крепко сжимаю руку Сина. Должна признать, что это крайне волнительно — возвращаться в свет после такого долгого перерыва.

Синклер сегодня великолепен. Меня распирает от гордости при каждом взгляде на него. Нам нем лучший вечерний костюм, а он сам такой красивый, что хочется растечься по полу лужей от осознания того, что это мой муж.

Я тоже выбрала для бала одно из своих лучших платьев — атласное, темно-изумрудного цвета, с подолом и лифом, расшитыми маленькими белыми звездочками.

Син заговорщически подмигивает.

— Готова?

Я глубоко вздыхаю и расправляю плечи.

— Более чем.

Он кивает лакеям, и те распахивают перед нами двери. Мы входим, приковывая к себе десятки удивленных взглядов. Но больше всех таращатся лорд Мэрхом и его жена, пухлая магичка леди Полетта.

Син говорил, что этот ушлый Мэрхом особенно изводил его вопросами обо мне. Я посылаю лорду учтивый кивок, стараясь не рассмеяться над его отвисшей челюстью. Бросаю быстрый взгляд на Сина и вижу, как он победно изогнул бровь.

— Г-герцогиня… — бормочет Мэрхом. — Мы думали…

— Рада видеть вас, милорд, — прерываю я бессвязные попытки сформулировать приветствие. — Мой муж говорил, что вы беспокоились о моем здоровье.

— Д-да-а… Ваша Светлость, — отвечает он, бледнея. — Я… я так надеялся, что вы в порядке…

— К сожалению, последние два года мне не везло. Непогода и всё такое, — я делаю небрежный взмах рукой. — Очень жаль, что мне не удалось с вами встретиться на других мероприятиях, которые я посещала.

Глаза Мэрхома округляются.

— На других мероприятиях?

— Да, я наносила визиты, когда здоровье позволяло. Повторюсь — очень жаль, что мы с вами не пересеклись. Ну что ж, приятного бала, лорд Мэрхом.

С этими словами мы идем дальше, рассекая толпу, и я вижу, как уголки губ Сина еле заметно дергаются.

— Надеюсь, теперь он надолго от меня отстанет, — бормочет он.

Едва мы успеваем посмеяться над бедолагой Мэрхомом, как музыканты начинают играть вальс. Син поворачивается ко мне и обнимает за талию.

— Потанцуем? — шепчет он мне на ухо.

Я киваю, дрожа от счастья и предвкушения. Мы выходим в центр зала и сливаемся с другими танцующими парами. Скорее всего, те, кто стоят по периметру, наблюдают только за нами, но мне плевать. Хочется смотреть только на мужа, который мастерски ведет меня в танце.

— Мы так давно не танцевали… — тихо отмечаю я.

— Но я всё помню, — улыбается Син.

Когда музыка кончается, я оглядываюсь на шумную толпу, потому что среди аплодисментов внезапно слышится слишком знакомый… смех?

Сначала я думала, что мне показалось, но нет — несколько секунд поисков, и я вижу всю свою семью. Они стоят шагах в двадцати от нас — мама, бабушка, сестры и дедушка! Среди них только Джаспера нет.

Удивленная, я спешу к ним навстречу, а Син следует за мной. Все вместе мы отходим чуть поодаль, ближе к дверям, чтобы придворные не грели уши.