— Да, да, пойдем. Но сначала ослабь тому хватку, чтобы он мог говорить, — попросил Кудрявцев, показывая на Сливака. Кольцо на горле лежавшего ослабло, он хрипло задышал. — Это ты отрубил мальчику палец?

— Нет, нет. Пустите. Я все скажу.

— Кто? А впрочем, какая разница. И так узнаем.

Вскочив на ноги, он налетел на широкую спину Степана, который стоял, уставившись в угол подвала.

— Что случилось?

— Пока ничего. Потом. Надо разобраться.

Не обращая внимания на крики Сливака, мужчины вышли из подвала и бережно усадили Диму на заднее сиденье автомобиля. Перед тем, как поехать, Степан тихо, чтобы не слышал мальчик, спросил: «Что с ними делать»? «Не знаю, — услышал в ответ. — Так не хочется крови. Мир не стоит слезинки ребенка, говорил Достоевский. Мне ли прощать зло. А, впрочем, взвесь каждого из них. Убийц убей. И кто причинил боль Диме, тоже не должен жить». Далеко в оставленном доме хрустнули металлические рогатины, еще глубже впиваясь в камни, и задергались в последних судорогах человеческие тела.

Медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, ехала машина по проспекту Октября. Два-три осмотра приводили только к тому, что, по велению Степана, невидяще смотрели милиционеры на заднее сиденье автомобиля, где, съежившись, сидел Дима, не видя его.

— Я хочу домой, попросил мальчик. — Мне надо увидеть маму. Она беспокоится. И вдруг с бабушкой действительно плохо? Хорошо, если меня обманули, когда вызвали из школы.

— Это тебя ищут, Дима, — ответил ему Кудрявцев. Тебя ищет ФСБ, милиция, бандиты. Весь город поднят на ноги. Ищут, чтобы узнать про нас. Тебя не оставят в покое.

— Все равно, я хочу домой.

Долгое молчание было ему в ответ. Переглядывались взрослые. Наконец пожал плечами Степан, и произнес Кудрявцев.

— Хорошо. Если будут спрашивать, скажешь, как все было. И как тогда, в первый раз, и сейчас. Мы со Степаном как-нибудь выкрутимся. Но только если будут спрашивать мирно. Начнут как бандиты сегодня, скажи «Степан», и он придет и выручит тебя. А если утром ничего не случится, мы попробуем вывезти вас всех из города и спрятать. Глядишь, что-нибудь придумаем. Главное, дотерпеть до утра. Что ты скажешь, Степан?

— Согласен.

У театра кукол мальчик вышел. Юрий Александрович и Степан долго смотрели, как в темноте пропадал его силуэт.

— Они придут к нему сейчас или утром. Тянуть не станут. Я не думаю, что они будут жестоки. Но надо быть готовым ко всему.

Не отъехав и ста метров. Степан остановил машину.

— За нами следят, Юрий. Двое, в небольшом автомобиле. В доме, где держали мальчика, лежало сигнальное устройство. Скорее всего, оттуда они и едут за нами.

— Час от часу не легче. Впрочем, не хочешь ли ты сказать, что мальчика использовали как наживку?

— Верно. Как червяка, чтобы глотнула рыба, то есть мы с тобой. Но эти люди не из тех, кто его мучил. Они другие.

— И кто же?

— Из другой страны. За морями, океанами. Хотят установить с нами контакт, предложить сотрудничество. В их мыслях — увезти нас отсюда.

— Что же ты думаешь делать, Степан? — голос выдал волнение Кудрявцева.

— Я с тобой, Юрий. Зачем они мне? — безразлично прозвучало в ответ.

— Они предложат тебе больше, чем я. Другие пространства, другие интересы. Я знаю, из какой они страны. Им не хватает только тебя для полного счастья.

— Юрий. Я уже говорил тебе, что у меня, если и нет сердца, зато есть душа. Мой славный создатель дал мне свою. Зачем мне их хитрости, их золото, их помощь? Их хитрости для меня — как хитрости муравьев в лесу, где царит дровосек. Их золото — оно растает во тьме веков, которые ждут меня, где растает и имя их страны. Их помощь — бог не нуждается в помощи людей. Скорее я, как пес, нуждаюсь в своем доме: в детях, которые балуются со мной, в огороде и курах, которых надо охранять, в хозяине, которому я нужен. Мне суждено быть с тобой. Разница между странами, народами, возможностями, о которых ты упомянул, — такой пустяк в сравнении с вечностью и тем, что впереди. Я хотел бы быть твоим другом. Если ты не против, конечно.

Молчание повисло в салоне девятки, предательской влагой заблестели глаза Кудрявцева, только и смог он проговорить «Спасибо. С тобой я ожил».

Долго они сидели, никуда не спеша. Потом очнулись.

— Что будем делать с этими янки? — задал Степан вопрос.

— Пусть их заберут для проверки документов, — безразлично ответил его сосед. — Кстати, к машине жучок не приделали?

— Не посмели.

Не оглядываясь, они потихоньку поехали домой, а сзади их разворачивалось новое действо. Первый же милицейский патруль остановил шпионов, долго и придирчиво изучал документы, придрался к отсутствию точки с запятой в указателе прописки, железобетонными вымученными голосами отнекивался от тысячерублевой взятки, которую и сулили и совали в карманы и руки задержанные, оправдывая свою спешку роддомом, где якобы жена одного из них рожала, весело барахтался с ними на газоне, когда хотели те смыться, и гордо рапортовал о своей профессиональной зоркости в районном управлении МВД, когда обнаружилось, что документы у задержанных липовые.

На Димкин звонок дверь в квартиру тут же распахнулась. Не веря своим глазам, мать с дочерью уставились на Димку, схватили за руки, буквально втащили домой. «Димка, Димка, мальчик мой, — в голос рыдали они, и еще пуще полились их слезы, когда отмочили они тряпку на Димкиной руке и увидели мизинец без фаланги, покрытый застывшей коркой крови. И синяки и ссадины на лице и теле. «Все хорошо, все хорошо, — успокаивал их мальчик, — мне совсем не больно. Меня дядя Юра с дядей Степаном спасли. Они не дадут нас в обиду. Вы не бойтесь». Но пуще прежнего лились женские слезы. И подлила огня в огонь бабушка, что и пришла то на кухню из последних своих старческих сил. Упала она на колени перед Димкой, увидев его окровавленный палец, запричитала: «Внучек мой, родненький. Да за что же тебя, окаянные. Ты то чем прогневил господа?»