Спряталась Айгуль за широкую спину мужа и встревоженная и счастливая одновременно — пусть и неприятности, как она догадалась, зато муж рядом. А тот сморщил нос: «Как в кабинете, так коньяк пить, а с капитаном и водка сойдет?»

— Ну его, заморский компот, Ильдар. Нам с тобой сейчас надраться надо. А коньяк за мной. Поверь, еще не вечер. Расправит еще крылья генерал Коршунов.

Долго сидели в ту ночь генерал с капитаном на кухне. Пили потихоньку водку, закусывали чем бог послал, точнее что приготовила на скорую руку Айгуль. Разговаривали по душам, делились сокровенным. И время от времени посматривали в окно, в ту сторону, где жили Михайловы.

Ночь и тишина царили в той стороне, где жили Михайловы. И в этой ночи и тишине происходила таинственная возня. Не возле самого дома и в доме, но на подступах к нему возникали и пропадали во тьме группки людей, подъезжали автомобили, словно случайно забредший во двор милицейский патруль шуганул влюбленные парочки в кустах и на скамейках, что слушали соловьев, поглаживая друг друга. Внезапно потухли электрические фонари. Слесарь соседнего дома, примыкающего к двухподъездной девятиэтажке, где жила семья, был среди ночи поднят на ноги и ошалело и испуганно открыл люк на крышу, куда в черных трикотажных масках на лицах поднялись несколько мужчин. Самого сторожа вывели во двор и посадили в неприметно притулившийся во дворе автомобиль под присмотр водителя. Спустя некоторое время можно было видеть, как, пригнувшись, зловеще черные силуэты шмыгнули по плоской крыше, повозились у бетонного колпака над подъездом и затем, растягивая веревки, нависли над краем дома. Спустя некоторое время еще несколько силуэтов, пряча под плащами что-то тяжелое, вошли в искомый подъезд, поднялись, стараясь не шуметь, на четвертый этаж и остановились у квартиры номер тринадцать. Еще какое-то время нависшие на крыше и те, кто стоял у двери, шепотом переговаривались по рации и, наконец, получив сигнал, приступили к действиям.

Первыми начали высотники. Четверо мужчин орлами бросились в ночную тьму, скользя вниз по канатам, и одновременно ногами вперед рухнули в оконные проемы. Оглушительный звон разбитого стекла дал сигнал стоящим у дверей, и зычные удары кувалды и лома, вытащенных из-под плащей, по металлической двери довершили начатое: дом заполошился, засветились окна, распахнулись двери. Громкие крики «Что случилось», да «Вы что, с ума посходили» раздались отовсюду, но спешно въехала во двор машина с огромным рупором на кабине, откуда громогласно прозвучало: «Тихо граждане. Идет спецоперация. Оставаться всем на своих местах». Не тут то было. «Чеченцы в доме. Бомбу подложили», — раздался провоцирующий крик, и граждане вместо того, чтобы оставаться на своих местах, кто в чем, хватая детей, кошек и пожитки ринулись из квартир вниз по лестнице, сметая все на своем пути.

Там же, куда сквозь разбитые стекла ворвались спецназовцы, творилось не менее невообразимое. Разбуженные звоном и грохотом вскочили со своих постелей испуганные женщины, но грубо отшвырнули их в сторону бравые специалисты по антитеррору, вырвали из-под одеяла ничего не понимающего Димку, прижали заготовленную вату с хлороформом ко рту и понесли в коридор. Дверь была уже выбита. Вместе с толпой жильцов, пробивая путь не столько силой, сколько пугающей внешностью, выбежали они во двор, нырнули в поджидавшую машину и понеслись прочь. Сбились в кучу испуганные женщины разгромленной квартиры, разрыдались навзрыд. Несмело возвращались в квартиры разбежавшиеся жители.

Спустя несколько часов пришел в себя одурманенный мальчик. Зашевелился, открыл тяжелые веки. Люди в белых халатах стояли, склонившись над ним.

— Ну, слава богу, произнес один. — Наконец-то. Переборщили служивые. Много ли ему надо, мальчонке, хлороформу. Ты как, — похлопал он Димку по щеке, — говорить можешь?

От огромной усталости и отчаянья молчал Димка. Еще и суток не прошло, как вот также лежал он, приходя в себя, у бандитов. Закрыл глаза. Так хотелось верить, что все это — сон. И эти люди в белых халатах над ним, и тот шум и крики в доме, которые смутно вспоминались ему, — всего лишь страшный сон, который сейчас пройдет, стоит лишь зажмурить глаза, встряхнуть головой и перевернуться на бок. И он так и сделал: зажмурил глаза, встряхнул головой и хотел было повернуться на бок, но руки и тело его, на которые он в дурмане не обратил внимание, уперлись во что-то длинное и узкое, не дающее шевельнуться. И он начал понимать, что происходящее не сон.

— Мама, — одеревеневшие от наркоза и разбитые вчерашним днем в кровь губы еле шевелись.

— Дай ему понюхать нашатырь, — произнес еще один голос сбоку

Резко пахнущее оказалось в Димки под носом, он дернул головой и широко раскрыл глаза.

— Мальчик, не бойся, — говорило склонившееся над ним мужское лицо. — Ты должен рассказать нам о тех двоих, что вытащили тебя вчера из подвала. Кто они? Где они (тут голос замялся) живут? Это нужно для нашей родины мальчик. Для нашей с тобой страны.

Хотелось спрятаться и забиться в угол. Как в далеком счастливом дошкольном детстве, когда еще был жив отец. Хотелось спрятаться под кровать, под диван, в шкаф, затаить дыхание, сидеть, не шелохнувшись, чутко ловить каждый шорох и гадать, где ходит тот, кто его ищет. И с громким визгом бросаться на шею отцу, когда тот его найдет, и кричать: «Нечестно, нечестно. Давай еще».

— Молчишь. Ну ладно. Нечего рассупониваться, доктор. Времени нет. Коли, что положено.

— Подождем лучше, ребенок ведь еще.

— Этот ребенок слишком много знает, Валерий. И здесь не больница. Здесь действует не клятва Гиппократа, а другая, Не дури. Вкалывай сыворотку правды.

Все еще очумелый, ничего не соображающий Димка смотрел, как мужчина в белом халате, что стоял слева от него, повернулся к стеклянному шкафу, достал оттуда пузырек с прозрачной жидкостью, воткнул в него шприц и, держа на весу, стал наполнять его. Страх заполнил Димкино сердце. Вспомнился вчерашний вечер, слова в автомобиле, и, еле шевеля губами, он зашептал: «Степан, Степан, помоги».