Шрифт:
— Что случилось? — спрашиваю несмело, замирая в дверном проеме. До побелевших костяшек сжимаю лямку сумки и нервно кусаю щеку изнутри.
Увидев меня, родители, кажется, сильнее взбеленились.
— Что случилось? Ты спрашиваешь, что случилось? — вскочив со стула, мама тут же несется ко мне и, больно схватив за локоть, силой тащит к отцу. — Скажи мне, Анна Пална, в каком кафе ты была с подругами?
Ноги становятся ватными. Ладони потеют. По позвоночнику бежит мерзкий холодок.
Они все знают. Все. Но… Но как?
— Лгунья! Наглая лгунья! До нас с матерью довели, что вы были не в кафе, в баре, где полно пьяниц и море алкоголя! Знаю, что оттуда ты ушла не одна! — детонирует отец. Вижу, как на его шее пухнут жилы, как раздуваются ноздри и покрывается красными пятнами все лицо. Да, он в бешенстве. — Станислав Евгеньевич был свидетелем того, как тебя, прости Господи, как самую распутную девку, нес на плече какой-то молодой человек! Но Албанцев, в силу воспитания, не стал это выносить на ужине! — отвернувшись, отец одним резким движением руки сносит со стола все, что на нем стояло. — Боже, какой позор! За что мне это?! — схватившись за голову, сильно зажмуривается.
Сказать что-то в свое оправдание не решаюсь. Меня уже поймали на лжи. Да и сейчас родители в таком состоянии, что, уверена, слушать правду и не станут. Все равно не поверят. При малейшей оплошности они тут же выливают на меня ушат холодной воды, в виде упреков и порицания.
— Видишь, до чего ты отца довела? — бранится мама, протягивая папе стакан воды. — В каком свете выставила нашу семью? Не стыдно?
Опустив глаза в пол, киваю часто, роняя слезы.
— Стыдно. Очень стыдно, — говорю тихо, искренне раскаиваясь.
— И еще, Анна, ответь мне, только честно, эти цветы… Они от… — обессиленно произносит отец.
— Нет! — тут же выкрикиваю. — Цветы правда были для одногруппницы. Ты же видел, как я уходила с ними из дома.
— Распущенная девчонка! Завтра же… Завтра же пойдешь в церковь, ты поняла меня? А сейчас живо в свою комнату и до утра не показывайся на глаза, паршивка! — сжав мое плечо, мама силой вытолкнула меня из кухни.
Вернувшись в спальню, в свой маленький, уютный уголок, бросаю сумку на пол и падаю на кровать лицом в подушку. Погружаясь из-за сложившейся ситуации в истерику, реву белугой, ругая себя за неосторожность, слабость, за попытки оправдать свое поведение ложью. Что может быть хуже неодобрения родителей?
А ближе к полуночи меня и вовсе добивает прилетевшее сообщение.
Савельев_443гр.: «Правда или действие, Тихоня?»
_______________________
Глава 14
«Рядом с тобой я в лютый кураж вхожу…»
Мирон С.
_______________________
Мне нужно ее увидеть. Очень.
Я как конченый маньяк гоняю образ Тихой в голове. Нежная, нетронутая, недоступная. Она — как непокоренная вершина. Как запрещенный препарат. Как самый сладкий грех.
При виде новенькой тупею на глазах и вытворяю всякую дичь. Сегодня — особенно. Понимаю же, что перегнул палку, что сильно напугал синеглазку, но остановиться уже не смог. Хотелось растрясти ее, вывести на те эмоции, которая она упорно задвигает. Да и потом… Иначе у нас не выходит. Штурмом брать крепость приходится, открыто говоря о своих желаниях, потому что с таким упертым характером мы вряд ли сдвинемся с мертвой точки в ближайшее время.
Сука, как же я хочу ее.
— Мир, ты че, как придурок, лыбу тянешь? — жалит мелкий шершень, запуская в меня через весь стол фантик от конфеты. — Снова на голых баб пялишься?
Ага… Как бы не так… Я бы рад пялиться на кого-нибудь другого, вот только голые бабы меня уже не вставляют так, как одетая в балахоны новенькая.
— Мелкий прыщ, что-то ты сегодня слишком много болтаешь, — высекаю, блокируя экран мобильника, на котором только что прокручивал фотографии Тихой. — Ты же еще утром сдристнуть должна была. Так что давай, собирай барахло и вали в бабушке, — ловлю фольгированный шарик и в ответку бросаю его в сестру, попадая прямо в лоб. — И не забывай, что через час у тебя музыкалка.
— Ауч, — вскрикивает Ясения, потирая ладонью с длинными острыми когтями то место, куда прилетел фантик. — А разве не ты меня отвезешь? — куксится, выпячивая по-детски нижнюю губу.
— Ты же шершень. На крыльях долетишь, — заталкивая в рот последний кусок бутерброда, запиваю его апельсиновым соком.
— Тогда я попрошу Вадика меня отвезти, — дергает за нужные нитки эта малявка, принимаясь вертеть между пальцев пилочку для ногтей.
И как ей удается манипулировать мной? Знает же, зараза такая, что за нее любого порву, вот и снова тычет своим Ва-а-диком, вынуждая меня ради нее пойти на прогиб.