Евразийский ареал «жены Потифара» по сравнению с ареалами мотивов, представленных на рис. 52—59, серьезно смещен на запад. Уникальная бурятская версия скорее отражает буддистское влияние, а не унаследована от древнего населения Южной Сибири. Соответственно историческая связь американских и евразийско-африканских текстов, содержащих мотив жены Потифара, возможна лишь в случае, если первоначально этот мотив был представлен в центральных районах Евразии, откуда позже распространился как в Америку, так и в Средиземноморье, Южную Азию и Африку, а в Сибири и Центральной Азии почему-то исчез.

На фоне столь сложной реконструкции гипотеза независимого появления мотива в Америке опять-таки выглядит предпочтительнее. Мы не станем категорически отвергать историческую связь всех версий «жены Потифара» лишь потому, что это не единственный пример африкано-североамериканских параллелей, о чем речь пойдет ниже.

Среди евразийских текстов, основанных на мотиве жены Потифара, большинство составляют записи, сохранившиеся благодаря древним письменным источникам, тогда как из фольклора этот мотив, похоже, исчез, если не считать обратного проникновения в фольклор коранической версии. Создается впечатление, что в Западной Евразии мотив жены Потифара вытеснен «симметричным» мотивом Сусанны и старцев (F71, ATU 883A). В соответствующих повествованиях не женщина ложно обвиняет мужчину в сексуальных домогательствах, а мужчина ложно обвиняет в распущенности отказавшую ему девушку (рис. 67). Оба мотива содержатся в Библии, но «жена Потифара» — в Пятикнижии, т.е. в самой древней части Ветхого Завета, а «Сусанна и старцы» — в Книге пророка Даниила, составленной, вероятно, во II в. до н.э. В других ранних источниках мотив отсутствует, но практически повсеместно известен в фольклоре Европы, Ближнего Востока, Средней Азии и Северной Африки, несколько реже — в Индии. В остальном мире «Сусанны и старцев» нет.

Рис. 67. «Сусанна и старцы», мотив F71. Получив отказ, мужчина ложно обвиняет женщину в распутстве. Другие верят ему и пытаются жестоко наказать женщину.

Допустимо предположить, что (как и в случае с историями о доброй падчерице и злой дочке мачехи) мы имеем дело с характерной для западно-евразийского фольклора последних двух тысячелетий тенденцией — распространением «женских» сюжетов, которые прежде занимали в нем более скромное место. Есть несколько подобных мотивов, которые явно распространились недавно. За пределами Нуклеарной Евразии, главным образом западной ее половины, они если и обнаруживаются, то лишь в ближайших к этому региону районах.

Выше в связи с африкано-австронезийскими параллелями рассматривался мотив «требование вернуть гарпун» (L106) и говорилось о том, что с «мужской» версией (охотник отправляется на поиски потерянного оружия) в Африке есть и «женская» (девушка отправляется на поиски потерянного бытового предмета). Этот вариант смыкается с мотивом «достойная награждена, недостойная наказана», который в Евразии (главным образом в Восточной Европе, на Кавказе и в Средней Азии) нередко содержит мотив «за пропажей в иной мир» (L106B).

Девушка или девочка (у ньянджа и ифе мальчик) теряет бытовой предмет, обычно унесенный водой или ветром. В поисках пропажи она попадает к могущественным персонажам, возвращает предмет и/или получает ценности (рис. 68). Поскольку эта подробность характерна только для части текстов с мотивом K56, зафиксированных в пределах лишь Нуклеарной Евразии, можно предполагать, что данный вариант распространился достаточно поздно. В Африке мотив L106B также в основном представлен более ограниченно, чем L106 — только на западе континента.

Рис. 68. «За пропажей в иной мир», мотив L106B. Девушка или девочка (у ньянджа и ифе мальчик) теряет бытовой предмет, обычно унесенный водой или ветром. В поисках пропажи она попадает к могущественным персонажам, возвращает предмет и/или получает ценности.

Следующий «женский» мотив — всем известная «Золушка» с ее башмачком (K57, ATU 510A, 510B). Тексты, включающие этот мотив, распространены почти исключительно в пределах Нуклеарной Евразии (рис. 69). Этиологий эти сказки никогда не содержат, древние источники о «Золушке» молчат, а степень сходства отдельных версий очень высока. Сколько-нибудь значительный возраст мотива поэтому маловероятен. В Африке «Золушка» есть, но это либо арабоязычный север (от Судана до Марокко), либо Эфиопия (амхара), либо север Западной Африки, где давно распространился ислам (хауса). Перед нами недавно возникший мотив, ставший исключительно популярным в христианском и исламском мире, проникший в Японию, Корею и Индокитай, но совершенно не известный ни на большей части Африки, ни в Сибири (якутская версия явно заимствована от русских и на карте не отмечена).

Рис. 69. «Золушка», мотив K57. Девушка, скрывающая свою красоту или прозябающая в бедности, является инкогнито на праздник, где в нее влюбляется мужчина высокого статуса. Он берет ее в жены, обычно опознав по подаренному им ей или потерянному ею башмачку или иному предмету, либо (реже) увидев, как она меняет наряд.

Еще более узок ареал распространения мотива «братец-козленок» (K33A), знакомого русскому читателю по сказке «сестрица Аленушка и братец Иванушка». Он представлен исключительно на западе Нуклеарной Евразии, а на Мадагаскар наверняка занесен с арабского Востока (рис. 70).

Рис. 70. «Братец-козленок», мотив K33A. Младшие брат или сестра девушки превращается в копытное животное, позже расколдованы.

Примерно такой же ареал имеет мотив «предотвращенный инцест» (K120, ATU 510B). Как и «Золушка», он проник в северную, давно исламизированную часть Западной Африки и, кроме того, известен «племенным» народам Индии (рис. 71). Вариант с Тимора либо заимствован от европейцев, либо появился в связи с распространения ислама — таких заимствований из Передней и Южной Азии на востоке Индонезии много. В тех же регионах мира, которые интенсивному влиянию со стороны западной Нуклеарной Евразии не подвергались, ничего подобного нет и тема инцеста используется в совершенно иных сюжетах. Вот три примера повествований с мотивом K120.