Шрифт:
Истории о «доброй и недоброй девушках» совершенно отсутствуют не только в Австралии и Меланезии, но и в Новом Свете. В Сибири их тоже мало, причем очень вероятно, что якутский и кетский варианты появились под русским влиянием, а нанайский — под китайско-маньчжурским. Тексты коряков и ительменов выглядят более самобытно. Такое распределение служит доводом в пользу распространения соответствующего сюжетообразующего мотива в эпоху после заселения Америки, хотя и относительно рано.
В Африке тексты с мотивом K56 отсутствуют у койсанов и редки у банту, но популярны в Западной Африке. В африканских вариантах встречаются мифологические персонажи, связанные с актуальными верованиями, однако подобные персонажи есть и в евразийских сказках на тот же сюжет. Те мотивы, с которыми мотив «достойная награждена, злая наказана» сочетается в одних и тех же текстах, в Африке и Евразии разные. Многие эпизоды и образы, характерные для основного повествования (требование старухи обращаться с ней грубо, которое девушка не должна понимать буквально; просьба фруктового дерева отведать его плодов; старуха-волшебница в роли матери диких животных; полученный в подарок сосуд, из которого появляются либо ценности, либо хищные твари), на обоих континентах одни и те же. При этом явных европейских реалий, которые бы указывали на недавнее заимствование, в африканских вариантах нет. Вот несколько резюме. Для сравнения приводим и две версии из северо-восточной Сибири, которые менее похожи на африканские, но все же содержат главные характерные для всех повествований эпизоды.
Баса (юго-запад Камеруна). Падчерица сломала деревянную ложку, мачеха велит сходить к умершей матери, пусть даст новую. По дороге горшок просит отведать его похлебки, дерево — плодов (девочка ест). Старуха дает сварить косточку и рисинку, появляется много мяса и риса, прячет девочку под кроватью. На ночь в дом приходят дети старухи — дикие звери. Старуха велит девочке на рассвете уколоть их, они думают, что блохи кусаются, убегают. Старуха велит взять то яйцо, которое будет просить его не брать, оно превращается в птичку, старуха дает ее девочке. На обратном пути птичка поет, появляется умершая мать, дает ложку и три горшка, учит, когда их разбить. Из первого выходит народ, воины называют девочку повелительницей, из второго появляется деревня, из третьего — львы, воины их убивают. Девочка дает мачехе ложку, остается в собственной деревне. Мачеха посылает родную дочь, та разбивает горшок, сжигает дерево, варит мясо и много риса (они превращаются в косточку, в рисинку), берет яйцо, которое просит его взять; птичка молчит. Старуха сама дает ложку и три горшка; девочка разбивает последний, выскочившие львы съедают ее.
Бобо (Буркина-Фасо). Брат просит сестру подмести его двор. Она метет, задела очаг, огонь попал на хвост коровы, хвост обгорел, брат потребовал принести новый. Девушка пришла к старухе, та просит потереть ей спину камнем, гравием, метлой. Девушка перекладывает все это в левую руку, нежно трет спину правой. Старуха говорит, где пасутся коровы. Сложив в кучу коровьи хвосты, надо выбрать нужный. Коровы бросятся в погоню, надо бросить за собой песок, хворостинку метлы, камень, яйцо, брошенное превращается в песчаное пространство, лес, гору, реку, коровы в ней тонут. Девушка отдает коровий хвост брату. Соседка сама попросила брата девушки разрешить ей подмести двор, подожгла хвост корове, вопреки желанию брата пошла искать новый хвост. Она не хочет тереть спину старухи, затем трет метлой. Далее как с «доброй девушкой», но соседка бросает яйцо перед собой, а не позади себя, в результате она затоптана коровами.
Кпелле (Либерия). Девочка пришла к крокодилу, тот попросил разбить кувшин, принести воды в черепке, она не разбила, принесла полный кувшин воды. Затем старуха велела разбить ведро, провеять рис, принести мякину, зерно выбросить. Девочка не разбила ведро, выбросила мякину, растолкла в ступке рис, старуха довольна, советует выбрать самый плохой и маленький сундучок. Когда дома девочка открыла его, появились деньги, люди и скот. Завистливая женщина послала в реку свою дочь, та тоже встретила крокодила, затем старуху, разбила кувшин, выбросила рис, принесла мякину, взяла большой сундук, в нем оказались осы.
В другом варианте кпелле сначала одна, затем другая девочка попадают к лесному духу. Первая моется красной водой, ее волосы становятся золотыми, вторая — прозрачной — покрывается сыпью.
Болгары. Падчерица роняет в колодец веретено, мачеха посылает его достать, падчерица спускается, в пути исполняет просьбу яблони сорвать яблок, хлеба — вынуть его из печи, приходит к старику, живущему в ледяном доме. Девушка вежлива, чистит снег, на котором лежит старик, на обратном пути попадает под золотой дождь, позолочена. Мачеха посылает родную дочь, та не выполняет просьб яблони, хлеба, не чистит снег, попадает под дождь из дегтя, чернеет.
Молдаване. Мачеха заставляет мужа выгнать падчерицу из дому. По пути та выходила больную собаку, очистила грушу от гусениц, очистила колодец, обмазала глиной печь-развалюху. Она приходит в лесной дом, моет детей старухи святой Пятницы (это змеи и прочие твари), выбирает в подарок самый некрасивый сундук. По пути назад печь полна пирогов, колодец — чистой воды, на груше висят зрелые плоды, собака дарит ожерелье из золотых монет, из сундука выходит скот. Мачехина дочь не помогает встречным, грубит святой Пятнице, ошпаривает ее детей, выбирает большой сундук. Но печь не дает пирогов, колодец — воды, груша — плодов, собака кусает, выползшие из сундука змеи сжирают старуху и ее дочь.
Лаки. Вихрь унес шерсть из рук падчерицы, корова говорит, где найти унесенное, учит приветствовать людей, которые собирают урожай кораллов, золота, жемчуга, они укажут путь к хозяйке ветров Чассажей. От лошадей надо взять кости, дать собакам, от собак лошадям — сено, надо попить из реки, похвалить сладость воды, воды расступятся. Чассажей предложит перетряхнуть ее дом, надо прибрать, предложит порвать платье, растрепать волосы — надо поштопать, расчесать. Чассажей поливает девушку из кувшина, волосы становятся золотыми. Девушка вытаскивает шерсть из-под подушки Чассажей, убегает, все ее пропускают, река дает башмаки с золотыми каблучками. Мачеха посылает родную дочь, та со всеми груба, буквально исполняет просьбу Чассажей, та брызгает ей воду в лицо, оно покрывается бородавками.
Уйгуры. Падчерица прядет, ветер уносит хлопок, она приходит за ним в пещеру старухи. Старуха велит сварить толстой лапши, вылить помои в дыру в крыше, вырвать ей волосы. Падчерица готовит тонкую лапшу, осторожно выносит сор и помои, моет и расчесывает старуху, получает клубок готовых ниток, ее волосы сделались золотыми. Мачеха посылает родную дочь, та буквально исполняет просьбы старухи, крадет золото, ее голову покрывает перхоть.
Коряки (оленные). Йиньеаньеут идет кормить пса, а тот пытается ее обнять, ночью приходит к ней, его убивают, бросают в прорубь, режут на кусочки, но он каждый раз возрождается и является к Йиньеаньеут в облике мужчины. Он остается ее мужем, убивает много оленей. Ее двоюродная сестра Килу притворяется, будто и ее пес бросается на нее. Никто не обращает внимания, она сама топит пса, но жених не приходит. Так и живет одна.
Ительмены. У Кутха дочери Синаневт и Сирим, сыновья Эмемкут и Сисильхан. Эмемкут велит Синаневт не смотреть, как он делает стрелы, та смотрит, стрелы ломаются, Эмемкут ломает ей руку, Синаневт плачет, уходит в лес. Старуха, мать волков, лечит ей руку, велит ничего не брать по дороге, если найдет торбаза, положить в них стельки, если сухожилия — ссучить нитки. Синаневт так и делает, не берет мясо и жир из балагана, волчья сестра подбрасывает ее, не причиняя вреда, прячет от братьев, велит бежать, младшего брата превращает в медведя, велит ее догонять. Эмемкут стреляет в медведя, внутри оказывается красивый парень, берет Синаневт в жены. Сирим все повторяет, но съедает мясо и жир, забирает жилы и торбаза, говорит волчице, что та ее поранила. Никто из братьев-волков не погнался за Сирим, они послали свою собаку, Сирим просит Сисилькана убить собаку, но никакого жениха внутри нет. «Сисилькан рассердился и выбросил Сирим в лес, там она и засохла».
Нет сомнений в том, что сказки с мотивом «достойная награждена, недостойная наказана» получили широкое распространение в Старом Свете ранее эпохи Великих географических открытий и что при этом евразийские и африканские варианты имеют общее происхождение. Наиболее вероятно, что эти сказки распространились ранее Нового времени, но позже античной эпохи — ни в одном древнем источнике рассматриваемый мотив не отражен. В Китае повествование привязано к истории Яо и Шуня, но не у Сымя Цяня, а в современной фольклорной записи из Сычуани [Рифтин 1987: 360—361]. Надежно локализовать центр их формирования невозможно, но определенные соображения на этот счет возникают, если сравнить мотив K56 с мотивом K56A.
Данный вариант во многом сходен с обычным, т.е. с K56, но содержит иную последовательность главных эпизодов: первой к могущественному персонажу отправляется девушка или две девушки, не обладающие достоинствами героини, и только затем — сама героиня. Пошедшие первыми не достигают успеха (наказаны), героиня же достигает и награждена.
Повествования с подобной структурой изредка встречаются в разных районах Евразии, в Африке они зафиксированы у банту Замбии, Мозамбика и Южной Африки. Многократно записаны подобные тексты лишь в Западной Сибири и в Берингоморье, а также у саамов, причем только восточных. Ранее я постарался показать, что саамские и сибирские варианты (энцы, ханты, амурские эвенки и особенно ненцы и кеты) исторически связаны [Березкин 2008б].
В частности, в хантыйском, ненецких, энецком и амурско-эвенкийском вариантах встречается одинаковый эпизод: по пути к могущественному персонажу героиня не должна завязывать шнурки на обуви или одежде или должна намеренно их развязать (мотив K56a4). Сходный эпизод, но в тексте с сюжетообразующим мотивом K56, есть в нанайском варианте, где завязки нельзя завязывать на обратном пути, а неудачница, решающая повторить путешествие героини, их завязывает. В негидальском варианте запрет завязывать унты нарушает героиня, из-за чего попадает к сопернице-Лягушке. Нанайско-негидальские аналогии — один из примеров мотивов, которые объединяют Нижний Амур и Западную Сибирь в обход Восточной Сибири и которые относятся к периоду до распространения в Восточной Сибири принесенного туда, скорее всего, алтайцами мотивов бореального фольклорно-мифологического комплекса [Березкин 1906]. Берингоморские версии (чукчи, коряки, чаплинские эскимосы, алеуты, кадьякцы) с западносибирскими также обнаруживают параллели, хотя и менее близкие. Что касается саамов, то к ним сюжет явно попал из Сибири, но не в результате поздних контактов с ненцами (для этого саамские варианты все же слишком своеобразны), а раньше.
Транссибирские связи доказывают, что на севере Азии мотив K56A появился как минимум полторы-две тысячи лет назад (а скорее всего — и в более раннее время). В пользу этого свидетельствуют американские версии, пусть и немногочисленные. Одна записана у микмак (атлантические алгонкины), а другая у варрау устья Ориноко с аналогиями у панамских куна. Эти географически далекие и редкие параллели можно было бы проигнорировать, если бы не то обстоятельство, что именно в фольклоре варрау и реже куна встречаются и другие мотивы, характерные для Северной Америки. В частности, здесь и только здесь имеется аналогия эскимосско-чукотскому мифу о женщине, которой во время погони отрубают пальцы и которая превращается в хозяйку моря или водное животное (мотив K45, «Седна»).