Наконец меня выпустили в зал ожидания, где уже находился мой коллега и сокурсник Н.П. Смидович с каким-то незнакомым мне человеком.

Я хотел сесть в черную «Волгу» моего тестя генерал-лейтенанта, заместителя начальника Главного штаба ПВО СССР Б.И. Смирнова, к своей первой жене, которая тоже приехала меня встречать. Однако Смидович сказал, что мне лучше сесть с Резуном в черную «Волгу», которую прислал МИД. Мой приятель сказал, что меня ждут в министерстве. Когда мы на двух машинах подъехали к зданию МИДа на Смоленской площади, Резун попросил подвезти его домой на Ленинский проспект, и моя жена повезла его на черной «Волге» своего отца. Вместе со Смидовичем мы поднялись на десятый этаж министерства и прошли в кабинет заведующего Отделом международных организаций. Там находился незнакомый мне мужчина, который, тщательно выбирая выражения, сообщил мне, что мой отец исчез и сведения о нем поступили от американцев. Я спросил, добровольно ли отец остался в США. Мужчина ответил утвердительно. Он попросил меня написать отцу письмо с просьбой вернуться в СССР. Прочитав письмо, в котором я убеждал отца одуматься, подумать о детях и приехать домой, мужчина (это был сотрудник КГБ) сказал, получилось письмо скорее от брата, чем сына, и похвалил меня.

На улице меня уже ждала машина с женой, недовольной, что ей пришлось отвезти Резуна в самый конец Ленинского проспекта и вернуться назад. О Резуне я вспомнил через несколько месяцев, когда многократно сообщали по западным радиостанциям, в том числе «Голосу Америки», о том, что майор ГРУ Резун, сбежавший из Женевы в Англию, заявил следующее: «Сын заместителя Генерального секретаря ООН Аркадия Шевченко, оставшегося в США, Геннадий, является моим лучшим другом». Позднее меня вызывали в службу безопасности МИДа (она подчинялась Второму главному управлению КГБ (внутренняя контрразведка), где показали несколько фотографий. Среди них я еле-еле узнал Резуна, сопровождавшего меня в качестве дипкурьера, ибо я был знаком с ним всего несколько часов. После этого кратковременного знакомства произошло столько бурных и страшных событий: потеря отца, фактическое увольнение из МИДа, смерть мамы, конфискация имущества и т. д. О встрече с каким-то Резуном я даже не вспоминал. Любопытно, что генерал КГБ СССР в отставке В.Г. Павлов пишет, что сын А.Н. Шевченко, дипломатического представителя СССР в ООН (?), Геннадий, «служивший дипломатом в представительстве СССР в Женеве» (?), был «под конвоем» (?) на глазах «самозванца» (?) (так Павлов называет Резуна, так как в качестве псевдонима (Суворов) тот взял девичью фамилию матери) срочно отправлен домой. Это событие, пишет далее Павлов, так смертельно напугало «смелого спецназовца», что он категорически отказался от продолжения сотрудничества с британской разведкой. Как известно, в представительстве я никогда «не служил», а в качестве конвоира выступил сам Резун, который ныне широко известен на Западе и в России благодаря своим многочисленным книгам о Второй мировой войне и шпионаже.

М.П. Любимов отмечает, что в Женеве капитан Резун начал зондировать американцев, сначала намекая на «глупость» Брежнева, а затем предлагал им коллекционные монеты (ни на то ни на другое они не клюнули). Все же в июле 1977 года ему удалось завербоваться в английскую разведку. Проработав на нее одиннадцать месяцев, получив в СССР майора ГРУ, он 10 июня 1978 года вместе с женой и двумя детьми был вывезен из Женевы в Лондон.

Сам Резун объяснял свой поступок восхищением прелестями западной жизни (весьма откровенно, ибо Женева — рай для советского человека, оттуда многим не хотелось возвращаться в СССР), неприятием советской системы, шоком после чехословацких событий 1968 года. В последнем я очень сомневаюсь.

Если бы КГБ подозревал Резуна в шпионаже, то никогда бы не послал его в качестве сопровождающего сына Шевченко. Это был очередной прокол наших спецслужб. Но я в то время ни при каких условиях не остался бы на Западе, даже если бы, как я написал по молодости в первом письме отцу, меня пытали каленым железом.

Сейчас, получив известность, В.Б. Резун (Суворов), кажется, не упоминает о нашей встрече в 1978 году ни в одной из своих многочисленных книг. Однако сразу же после своего побега с семьей из Женевы Резун воспользовался сенсационностью «дела» А.Н. Шевченко, чтобы придать вес никому не известному майору ГРУ, не думая о том, что у его мимолетного знакомого Геннадия могут быть дополнительные неприятности в Москве «из-за дружбы» со сбежавшим в Англию офицером советской военной разведки, который оказался английским шпионом.

На следующий день после приезда в Москву в депутатском зале аэропорта Шереметьево-2 я уже встречал маму. Ее сопровождал Г.С. Сташевский. Мама была в прострации и абсолютно уверена (может быть, она притворялась), что против мужа была совершена провокация со стороны американских спецслужб. Кстати, в Нью-Йорке, как вспоминает И.К. Перетрухин в своем комментарии к моей статье в газете «Аргументы и факты» от 30 апреля 2003 года, до самого трапа самолета «Аэрофлота» маму сопровождали посол СССР в США А.Ф. Добрынин (его для этой цели специально вызвали из Москвы) и Постоянный представитель СССР при ООН О.А. Трояновский, и каждый из них держал ее под руки.

Ю.И. Дроздов вспоминает, что моя мама шла как «человек, которого предал собственный муж». Несомненно, советские власти были крайне заинтересованы в немедленном возвращении из-за границы жены и сына сбежавшего посла и предприняли все необходимые чрезвычайные меры. Не дай бог, они тоже останутся на Западе. Кстати, жену резидента КГБ в Англии, подозреваемого в шпионаже и срочно вызванного в Москву, проводил до самого самолета официальный представитель «Аэрофлота». В Москве же ее встретил местный сотрудник этой компании (наверняка сотрудник КГБ) и помог быстро уладить все формальности.

Через несколько дней мы с мамой написали письма отцу в присутствии М.С. Курышева, с просьбой вернуться в СССР, а позднее я написал еще одно письмо отцу уже в кабинете полковника КГБ в МИДе. Интересно, что он даже не брал мое письмо в руки, проверяя текст, дабы не оставить на нем своих отпечатков пальцев. Одно из писем для отца я передал заместителю Курышева И.К. Перетрухину, с которым я встретился в центре Москвы.

Я вышел на работу в МИД. Курышев тут же меня вызвал к себе и заявил, что мне необходимо взять отпуск на неопределенное время. Он мне сказал следующее: «Яблоко от яблони недалеко падает. Но мы надеемся, что вы исключение. Даже в сталинские времена сын не отвечал за действия отца». Однако это было неправдой. Например, даже сестру видного советского чекиста А.Х. Артузова (руководителя легендарной операции «Трест»), которого расстреляли в 1937 году, сослали в лагерь. Говорят, что Артузов не был согласен с политикой И.В. Сталина, а во время массовых репрессий 30-х годов вел себя независимо, чем нажил себе врага в лице самого советского диктатора, который лично приказал уничтожить строптивца. По слухам, Артузов написал на стене своей камеры перед расстрелом следующие слова: «Долг каждого честного человека — убить Сталина». А жену, сына-студента, мать и сестру бывшего начальника Ленинградского управления НКВД П.Н. Кубаткина, которого расстреляли в 1950 году, выслали как «социально опасных элементов». И.К. Перетрухин признал в 2003 году, что в сталинские времена отвечали не только дети, но и все родственники в последующих поколениях осужденных «за измену родине». Да и не только во времена диктатора. После бегства на Запад в 1954 году сотрудника КГБ Н.Е. Хохлова были посажены в тюрьму не только его жена и сын, но и репрессированы другие родственники.

В ответ на мой вопрос, смогу ли я остаться на работе в МИДе, хотя бы в невыездном отделе, например в историко-архивном, начальник службы безопасности заявил следующее: «Я не позволю даже Громыко разрешить вам продолжать работать в министерстве… Кстати, во всех западных странах такие же правила, как и у нас», — продолжил полковник КГБ. Курышев занимал большой отдельный кабинет на двадцать третьем этаже министерства, самом последнем этаже. Он был крупным человеком с полностью седыми, слегка курчавыми волосами и красным лицом. Это могло быть по причине высокого давления, близкого расположения к коже сосудов или злоупотребления спиртными напитками. В справочнике телефонов МИДа СССР «для служебного пользования» он числился как заместитель заведующего специального отдела. Однако мне он представился как начальник службы безопасности МИДа СССР. Он имел «вертушку» — правительственную связь КГБ СССР. В справочнике телефонов данной особой связи (когда я дежурил несколько раз в кабинете своего начальника посла В.Л. Исраэляна, у меня имелась возможность изучить и этот справочник) содержится запрещение на ведение «совершенно секретных» разговоров. Секретные переговоры можно было вести. С.Б. Бацанов рассказал мне, что значимость какого-либо чиновника можно было определить по номеру его «вертушки». Он подчеркнул, что у Курышева номер был «лучше», чем у некоторых заместителей Громыко. Однажды Михаил Иванович при мне позвонил куда-то по другому телефону, рассерженно сказав: «Разъедините этот номер. Сколько можно болтать». Такие у него были полномочия. Курышев также курировал 7-й отдел (работа с иностранцами, временно посещавшими СССР) Второго главного управления КГБ СССР (внутренняя контрразведка).