— Чего не позволили?

— Забыть про хороший тон. Так что ты счастливая.

— Ну, мне тоже не позволяли… — возразила Решка. — Моя грубость — следствие свободы…

И погрустнела — она вроде и хотела, и не хотела сбежать, и даже не сбегала по факту — просто ушла искать счастья, причём с отчего благословения. Не больно-то чего и нашла. Домой бы теперь… Но куда? В четыре стены, наглотавшись вольного ветра — больше невозможно. Да и стен нет. Теперь ни туда, ни сюда; если бы дом был таким, каким казался прежде… Ах нет, если бы он НА САМОМ ДЕЛЕ таким был. А ведь не был… Возвращаться — некуда, она — русалочка из места, которого на свете не бывает. По какому же дому она скучает так идиотски?! Будь взрослой, Решка, ё-моё!

— Посмотри, ну, разве не прелесть? — поспешно коснулась Решка ветки заиндевевшего шиповника с жухлыми красными ягодами кончиком пальца, стирая улыбкой русалочкины страхи.

— Волшебно, — согласился Эрик. — И нет, Решка, ты не грубая. Думаю… — он вдруг вспомнил розовое платье с кружевами и оборками, колючий куст и белого Бланко, вставшего на дыбы, — что даже принцессам приходится порой ругнуться.

Даша хмыкнула. Они свернули в Земляничный проулок — за ним и дальний конец Черешневой. Хрустальная тишина тонула в бархатной темноте пополам с дымчатым туманом.

— Знаешь, я сегодня когда днем шла по городу, слушала одну виолончелистку… И всё, — Дашка сделала широкий жест рукой, ища в телефоне трек, — ты тонешь в стекле мороза, холодных чарах и прочее… Хочешь послушать?

И, не дожидаясь ответа, нажала кнопку воспроизведения. Роксана Жено (Roxane Genot) — виолончель ее была словно…

Словно порхающая на самых кончиках пуантов, будто вот-вот улетит в иное небо; тонкая, пронзительная; мелкими шажками она легко пересчитывала натянутые нитью струны души, чтобы резво соскочить с них на завороженный зимой куст старой облепихи; мягко отпружинить от заметённого ствола рябины, тронув алые бусы на ее шее, припорошенной туманным морозом, и снова коснуться румяных щёк холодом ладони, таким понятным и понимающим одновременно; отделиться вновь и раствориться в воздухе, потому что она всегда будет… сама по себе.

Эрик вытер уголки глаз. Как же… бесстыдно и честно царапает по сердцу.

— Что с тобой? — отозвалась Решка на его беспокойное движение.

Эрик покачал головой, улыбаясь грустно.

— Ничего, просто… Я так мечтал об этом… музыка, стихи, песни… ты…

Решке сделалось жарко и она ослабила шарф. Солнцев продолжал, глядя в хорошо ей знакомое никуда:

— У тебя бывало такое..? Что солнце палило в макушку, спина взмокла, во рту так пересохло, что даже язык прилипает к нёбу, но нужно было тренироваться… ну, или делать что-то еще — и воды не было, сколько ни мечтай. А потом, едва тебе давали стакан — ты пила, и пила, и пила, захлебываясь, кашляя, проливая капли… и не могла остановиться, и это было высшим счастьем, таким, что хотелось плакать? Вот так.. — Эрик показал на телефон, невозмутимо льющий наружу звуки эльфийских вальсов, — я себя чувствую — будто дорвался до мечты… И невозможно, и страшно, и больно поверить… что это со мной, что это… может быть навсегда. И это словно немного неправильно.

Даша поразилась — даже она, неисправимый заслуженный трагик — никогда не была честна с собой НАСТОЛЬКО.

— Ну, что ты, Эрик… Вряд ли всё так… безнадежно..?

— Ты не понимаешь, Русалочка… — затих Солнцев в глубокой печали, и складка пролегла через весь его лоб под рыжей чёлкой.

Решка резко остановилась в пяти шагах от Черешневой — она знала по себе: собственные страдания — они таковы, что порой их должен прекратить кто-то другой, кто-то, кто сильнее, потому что они — не его. Она сжала кулак решительно:

— Ну, брось! Кто ты такой, чтоб всё было столь ужасно?.. Ах да… ты же не хочешь об этом вспоминать, прости… — вся спасительная речь скомкалась в бесформенную тряпку.

Эрик пожал плечами, шумно вдыхая морозную ночь и изрыгая белый пар.

— Дело не в том — ты всё равно не поверишь.

— Ну, так уж и не поверю..? — прониклась Стрельцова и, пытаясь разрядить обстановку, пошутила: — Принц, что ли?

— А если бы я сказал, что принц, ты бы поверила?

Даша наморщила лоб сосредоточенно.

— Ну, во всем мире королевств сейчас по пальцам сосчитать, и жизнь принцев СМИ бурно обсуждает… Думаю, зови какого-то из них Эрик, я бы знала. Твоё имя ведь не выдуманное?

Эрик рассмеялся и щёлкнул ее по носу легонько.

— Что? — обиделась Дашка, хватаясь за нос.

— Ничего… Просто ты хорошая, Русалочка. Нет, Эрик — имя не выдуманное…

Роксана Жено сняла с верхушки сердца тоскливый аккорд. Эрик прикрыл глаза, и Даша не заметила, как её подхватили за талию, и вот… раз-два-три… — кружат в шагах вальса.

Едва она подумала, что это не дело, и что это опасно, как ни прекрасно… как принц вспомнил:

— Ах, да! Знаешь, а ведь я сегодня… тушил пожар!

— Пожар?! — вытаращила глаза Решка и забыла про неуместность совместных танцев и объятий.

Вот так всегда — чем больше она боится, тем пуще неведомая сила зовёт хотя бы пальцем дотронуться до этого самого страха. Подскакивать, нападать, прятаться, отдергивать руку, но не… убегать с концами.

— В мусорном баке, правда… — повинился со смехом Солнцев, отправляя партнёршу в плавный волчок и принимая обратно в объятия, — но всё ж..!