– Куда ты, сынок, смотрел? – спросила мать однажды, вытирая глаза кончиком головного платка. – Люди смеются… Что она все лежит, как дохлая лошадь? Пойди подними ее.

– Потерпите, я скоро уеду на заработки, а потом… потом уедем к ее родителям. Мне на учебу, а она пусть спит на глазах у своей матери, – сказал сын, и мать поняла, что он сам расстроен донельзя.

И вот накануне первого сентября молодые вернулись в город, к родителям Лизы. Валентина Ивановна встретила их с распростертыми объятиям:

– Доченька, как ты поправилась! Я так рада! А то мы с отцом всякое думали. Почему ни одного письма не написала? Отец уже собирался гонца посылать. И вот ты здесь! Хорошие там люди, правда? И никаких бендеров нет, теперь я вижу. Ты, моя Лизонька, весишь не менее ста двадцати килограммов, как и отец, и твой муженек рядом с тобой – что палка возле телеграфного столба. Вот это да! Никогда не думала, что там такое изобилие и такие хорошие люди. Кто тебе готовил? Свекровь? Я подарок ей пошлю. Дай ей Бог здоровья и долгих лет жизни.

Вечером Никандр Иванович вернулся с работы. Он тоже был чрезвычайно доволен. Потеплел, бутылку извлек из холодильника, усадил зятя рядом и сказал:

– Я, когда партизанил… Короче, я хотел сказать: ты босяк, но не отпетый босяк. У тебя мать хорошая женщина, у нее свой дом, а у дома хозяйство – крепкое, социалистическое. Моя дочь, как посланец ленинской партии на далеком западе, была принята как полагается. Сие не может нас с Валей не радовать. А значит, мы примем такое решение. После окончания университета мы отпускаем Лизу к тебе на твою родину. Может, и мы, старики, на лето к вам приедем. Ты переведешься на заочную форму обучения, и вы будете оба учительствовать. Вступишь там в партию, станешь дилехтором школы, потом начальником школ области, потом министром народного образования Украины, и вы будете жить в Киеве. В Киев и мы с Валентиной к вам переберемся.

– Но…

– Никаких «но», ты слушай, что тебе говорят. Когда вы переберетесь в Киев, моя душа станет на место. Это будет некая компенсация за мои переживания. Я-то планировал выдать ее за дипломата, а она вышла за голодранца, и вот этот голодранец становится министром народного образования республики. Это еще не дипломат, но уже что-то. Давай тяпнем за эту идею!

– Папенька, я согласна, я стояла за дверью и все слышала. Какой ты умница! Налейте и мне по этому случаю, я тоже хочу поддержать этот тост, – прощебетала Лиза и повисла на шее отца.

Будущий министр народного образования Украины высоко задрал голову, выпил рюмочку до дна, и не потому, что верил в бредни тестя, а потому, что он впервые почувствовал, что ему в чужой семье, где он промучился целый год, стало теплее, уютнее и спокойнее.

Теперь можно будет сосредоточиться на науках в университете, не оставаться без завтрака и ужина, как это было раньше, не сожалеть о том, что он поменял шило на мыло – студенческую столовую на тещины харчи, от которых непременно наступит катар желудка.

Было еще одно обстоятельство, которое способствовало прочному миру в семье. Теща посоветовала мужу подать рапорт на улучшение жилищных условий. Теперь, с рождением ребенка, семья увеличится до пяти человек, не жить же им в такой малогабаритной квартире и так далеко от центра города. Никандр Иванович согласился с этими доводами, подал рапорт, который тут же был рассмотрен. Решение состоялось. В центре города, как только закончится строительство девятиэтажного дома, ему, полковнику, будет выделена трехкомнатная квартира за номером десять, на втором этаже.

По этому случаю тоже был небольшой сабантуй в семье. И зять во второй раз был как бы героем дня.

После этого случая Лиза тоже стала по-другому относиться к мужу. Она прибавляла в весе, становилась добрее, не называла его больше плебеем и в знак какой-то особой благодарности и уважения однажды пожарила ему картошку на газовой плите. Небывалый случай. Эту жареную картошку, правда, есть было невозможно, поскольку Лиза по ошибке, чисто случайно высыпала в сковородку полпакета соли.

Тесть тоже наградил зятя. Он купил ему кепку, вернее, не купил, а разрешил Лизе отрезать один рукав со своего старого мундира, отнести в пошивочное ателье, заказать кепку для зятя. Кепка оказалась на два размера меньше по причине того, что Лиза, совершая такой подвиг, – она так старалась и так перетрудилась: надо было не только отрезать рукав от старого кителя, но и распороть его по шву, выстирать, а потом, о ужас, еще и отгладить, – ошиблась: когда в ателье ее спросили, какой размер головы у мужа, она не задумываясь ответила: