— Ноги убила – жесть. В этих домой переться в лом. Слушай, кроссы дай мне...

— Бери...

Он по своей натуре не жадный и ему плевать на кроссы. Он одевается приблатненно-стильно, но одежды и, вообще, вещей не ценит и относится к ним с пренебрежением.

Кроссы приносит, но в руки не отдает, а жарит взглядом:

— На хера, Кать?

— Надо.

— На хуй надо? Мне не надо, — уже схватил он меня повыше запястья.

Так грубо не хватают мужчины женщин. Нормальные мужчины – нормальных женщин.

Но мы с ним правда чокнутые. Он схватил меня бесцеремонно, сдавил мне руку, как будто я – один из корешей его на Котти или откуда там еще. Как будто я не слабее его и со мной не надо осторожнее – а вдруг продавишь там чего. Но он не думает об этом. Осторожнее – это, возможно, с Ниной, а со мной – в прошлом уже.

Теперь он делает со мной, как... с самим собой. Как только что во время секса – он буйствовал, рискуя повредить меня – ведь мог же. Но мне, моему телу предлагалось приспособиться и получить наслаждение. И я приспособилась. И получила. А теперь – черт его знает, больно мне, нет – я этого не чувствую. Как будто весовая категория одна. Как если бы сама себя за руку схватила. Я приспособилась. Ненормальная.

— Ну, нет, — говорю, просто и решительно вырывая у него руку. – Мне как раз поскорее надо. Это ты у тебя дома. Сейчас твоя вернется. Ты наплетешь ей, мол, где был и все такое, если она вообще спросит. А мне домой валить надо. Во-первых, чтобы не встретиться с ней. Во-вторых, мне еще пока нормально. У меня все клево.

— После ебли, — рассуждает он.

— После ебли, — соглашаюсь я.

— Охуительной ебли.

— Охуительной.

– Теперь терпимо.

— У меня тоже терпимо. Вот и надо сваливать, пока терпимо. Пока не наступило охуительно жесткое раскаяние.

— А наступит?

— Не знаю. Но если наступит, пусть уж лучше наступает дома.

— У меня ни хуя не наступит, — заявляет он. — А «в-третьих» есть?

— А в-третьих, — сажусь зачем-то голая к нему на колени, — это к тебе вернутся домой, тебе обрадуются, приголубят и времени на загруз не оставят. А мне надо в одиночку противостоять депресняковым мыслям. Поэтому лучше сейчас все это не затягивать.

— Да ладно, — требует он просто и притягивает к себе. – Оставайся.

— Ну ладно, — соглашаюсь еще проще. – Остаюсь. Давай только не пить больше.

— Давай.

***

И я остаюсь.

И не скажешь толком, о чем мы с ним тогда еще говорили. Между разговоров даже рассматривала его... их квартиру. Когда-то она говорила, что они съехались – или он тогда просто от меня переехал к ней.

Не то чтобы я потом еще долго у него торчала – поели-таки вместе, потом еще потрахались. Не эксцессивно больше – так, спокойно. Привычно. Но хорошо.

«Не Миху ли воскрешаешь?» — стучалось в меня временами сознание. «Не ваши ли с Михой адюльтерные скачки?»

«Не-а, куда там» — совершенно спокойно отшивала я сознание. И не цапалась с ним.

Подавлять-то мне нечего. Не переспрашивала, где там его «официальная» ходит – привез сюда ночевать, значит, вернется она не сейчас. А если б и вернулась – я бы себя в обиду не дала. Не мне же потом с ней было бы разбираться, в конце концов.

Ни о чем не жалею, ни от чего не бегу. Я всегда так делала, но сейчас все же чувствую себя саму на себя непохожей. Сильной какой-то, крепкой. Такой, которую не мутит от вида Нининых шмоток в спальне или косметики в ванной. Такой, которая спокойно пользуется ее кремом – снимает расплывшийся макияж.

Я, как и Рик, делаю ровно то, что хочу. Столько, сколько хочу.

Уподобляемся друг другу. Уже уподобились. Я – это он, он – это я. Может, поэтому нам так хорошо и незаменимо вместе. Может, поэтому я не ощущаю боли от его по-новому жестких и дерзких вторжений, резких зажимов или грубых слов.

Я знаю, что он не хотел и не хочет причинять мне боли. Знание это теперь доходит до моего мозга быстрее, чем моя физика способна послать и принять болевой импульс. С ним и модус «страх» у меня тоже в перманентной отключке, поэтому, что бы он там ни сделал – боязнь его не включается. Не может включиться. Не предусмотрена в системных установках.

Я понимаю его так, как с самого начала не понимала. Он меня – тоже. Я сама груба с ним, потому что не боюсь быть не так понятой или вызвать отвращение. Не удивляемся друг другу, а просто идем дальше. Вместе. Может, и дышим в унисон? Не знаю.

Я не предъявляю ему за то, что ушел от меня и снюхался с Ниной. Раз сделал, значит, сделал. Тут ему не детский сад – бегать за ним, охать, выяснять. Наставлять на путь истинный. Тем более, что какой он, этот путь истинный, я и сама не знаю. Мне б его для себя найти. Я ему не нянька. Он мне не нянька.