И вот, оглушительные фанфары, искры фейерверков – заветный день наступил.

О том, как проходит торжественная церемония, мне мало, что удалось выяснить. Все словно сговорились, отвечали, что когда наступит этот торжественный, знаменательный час, тогда я все увижу, услышу и узнаю.

Нас было пять лучших выпускников, гордость академии: я Адуи Тоиракси, лучший выпускник не только этого выпуска, но трех предыдущих, остальные четверо были: два брата близнеца Алеш и Салеш Плекса и еще Андер Кол, и Серича Чекан. В парадных одеяниях, в зачерненных, словно деготь доспехах, в багровых накидках – плащах, мы сели в открытый экипаж с запряжной четверкой лошадей, покрытых багрово – красными накидками. Нас сопровождал директор академии Калещ, утонченный, высоко образованный человек, с образцовыми манерами, эстет, сорока двух лет. Глядя на него, совсем не верилось, что он в свое время, побывал не в одном сражении, брал в армии Монра, штурмом Акирай – оплот варварства у границ.

С почетом проехав вдоль строя всех учащихся в академии, наш кортеж направился во дворец.

_________________________

Адуи тяжело вздохнул. Прислушался к себе, к своим ощущениям, попытался подняться, к великому разочарованию в его состоянии ничего не изменилось. Живой труп. «Живой труп» – это словосочетание сверлом впивалось вновь и вновь в его мозг. Как глупо и нелепо, а казалось, что еще в это утро, Дуар проявил милость к нему, даровав второй призрачный, но шанс.

И только спокойствие, самообладание, что выказывала Nеин, не давали ему впасть в панику. То ли стыдно и неудобно было перед нею, то ли беря с нее пример. Смотря на ее спокойствие и уверенность, рождалась надежда на то, что все это пройдет, и они вернуться в нормальное состояние и смогут подняться.

И еще он, себя мысленно упрекнул, – раскис, страшно умереть, или смерть не та? Не героическая. Ну да лучшего он неудачник и не заслужил. Уродился никчемный, нелепый. Его даже не казнили, хотя за такое преступление казнят страшной казнью, зрелище не для слабонервных, как минимум должны были повесить, нанизав на стальные крючья под ребра, предварительно переломав руки и ноги. Продолжая мысленно терзаться добавил, – неудачник, хоть и лучшим выпускником побыть довелось, только, что толку. Неудачник. Мерзкое существо в облике человеческом, сам себе признаться в этом не хочу. Навоображал себе не весь что. В юности посчитал себя избранным, героем из легенд, посланником свыше, дабы свершить суд справедливый. Смешно. Юношеский максимализм, самовлюбленность, завышенное самомнение. Вот и вышло то, что вышло.

Вот и сейчас может это его последняя исповедь о себе перед смертью, но все, же не хочется говорить обо всем, рассказывать, чем окончилась его поездка во дворец. Но он обещал Nеин, значит надо закончить свой рассказ.

Nеин, молчала, спокойно ожидая продолжения повествования. Не подгоняя и не торопя его и не высказывая своего мнения, ни комментариев, ни сочувствуя и не задавая ни каких либо вопросов. И он был ей, за это благодарен. Для него сейчас она была идеальным слушателем, человеком перед которым можно выговориться, и при этом не быть смущенным или обиженным сочувствием, или же быть сбитым вопросами, да и никаких мнений о себе, он пока слышать не хотел. Нервно и с трудом сглотнув ком в горле, продолжил свой рассказ о себе, – Я не стану подробно рассказывать каков дворец и все его убранство, да и по правде говоря, я там толком не чего и не разглядел. В тот момент я жутко нервничал, не помню ни дороги, ни как по самому дворцу нас вели в Зал торжеств. Окружающие, замечая мое странное, нервное и в какой – то степени растерянное состояние, списывали на то, что я просто разнервничался, пред предстоящей встречей с Управителем Красного Рода. Да я был на взводе, предвкушая встречу, но трепет и нервную дрожь вызывало не благость, не радость чести быть представленным Управителю, не возможность увидеть его, а от того, что пришел этот день, которого я так долго ждал, и пришло время не ожиданий, а действий.

Я не думал, что воспитанникам Красной Академии, будет выказано такое недоверие, нам солдатам, защитникам Готера и Красного Рода. О, кто бы знал, каким убивающим ударом было для меня, требование, когда нас завели в приемную, прежде чем ввести в Зал торжеств, сдать на время приема личное оружие и один офицер из Дворцовой Стражи тщательно убедился в том, что бы мы все оружие выложили на стол. Я опешил, все рушилось, все то, что я спланировал. Человеком убитым горем я выложил и свой тонкий, острый нож с отравленным лезвием. Я звал этот нож – «Жало», мне таких денег и трудов стоило раздобыть его и именно, им я намеривался поразить ненавистного Управителя. И вот, что делать другого шанса может больше уже и не представиться, да я и так слишком долго ждал. Как быть?

Как на деревянных ногах я вошел в огромный зал, наполненный роскошью и торжественностью. Минут десять, и вошел тот, кого я столько лет ненавидел. Моложавый, выглядел он на тридцать три, но если верить официальной истории ему было пятьдесят семь лет. Высокий, худой, черноволосый, с холодными, темными как зимнее, безлунной ночи небо, глазами, одетый в шитую серебром мантию. С державшимися позади его тремя министрами и двумя офицерами, он стал приближался к нам. Шел размеренной, самоуверенной, отрепетированного величия походкой, а мое сердце с трепыханием билось в такт его шагов. Он поочередно подходил к нам, стоящим в строю, выслушивая представление, и вручал золотой, нагрудный знак. Я стоял в этом строю четвертым. Вот стоя по стойке смирно, я слышал как стоящий третьим Андер Кол, выкрикнул петушиным голосом свое звание, имя и фамилию. А в моей голове вихрем неслись мысли, – сейчас он подойдет. Подойдет, вручит знак и отойдет к следующему и, раздав знаки, отойдя, скажет торжественную речь, удалится. И о, проклятие! Я может больше за всю оставшуюся жизнь не смогу увидеть его, какие у меня шансы быть избранным в Дворцовый легион? Да ни каких, если они будут учитывать, откуда я родом и кто мои родители. Ушлют куда – нибудь в приграничный гарнизон, где пожарче, где войны и бои без конца. Потом в любом случае до управителя, добраться не будет ни какой возможности, он редко покидает дворец, охраняют его так, что мухи не летают без ведома охраны. Сейчас или никогда! Он, он приблизился ко мне. Я уловил на себе взгляд полный одобрения и гордости за меня, – взгляд директора академии, вставшего в свиту Управителя.

Управитель остановился в шаге напротив меня, изучающее взглянув на меня. Сипло, не своим голосом я гаркнул, – «Юнг – офицер Адуи Тоиракси». Меня предательски лихорадочно трясло. Снисходительно улыбнувшись, он прикрепил к моему плащу золотой знак, я даже не почувствовал этого, себя не чуя. Он отошел к следующему стоящим последним Алешу Плексу. А у меня все пред взором стояла его снисходительная улыбка, улыбка, надсмехающаяся надо мной и всей моей жизнью.

И тут совсем рядом со мной, остановился офицер в, как зеркало начищенных доспехах, с накинутым на плечи черным плащом и у него на поясе висел, в покрытых бархатом ножнах, короткий меч, такие мечи средь воинов называют «Коготь». Молниеносным движением я выхватил меч из его ножен и колющим ударом в бок Управителя, метясь в печень, что бы наверняка. И о, нет! Мои движения были максимально быстры, можно сказать на грани человеческих возможностей. Невероятно, но Управитель, был еще быстрей, с непостижимой быстротой, он крутнулся и, ухватив стоящего рядом министра из своей свиты, задернув его между собой и летящим в него, острием меча.

Я пронзил этого несчастного министра практически насквозь и нисколько не навредил Управителю. Ну, а дальше офицер у коего, я «позаимствовал» меч, бросился на меня, сбив с ног.

Дальнейшее помню отчасти. Помню как, задыхавшегося от боли меня вдавили в мраморные плиты пола зала. Видел, как ко мне еще подскочили стражники дворца. Потом мир со звоном разлетелся на серые осколки, и я провалился в глухую темноту.

Очнулся, в камере тюремной цитадели. Дальше был допрос, о котором я не хочу вспоминать. Потом была тьма, боль, боль, тьма. Я снова, как в детстве был заперт в камере без окон. Там была только густая тьма, настолько густа, что складывалось навязчивое впечатление, что эта тьма была осязаема, она жила своей жизнью, чудовище, высасывающее из меня: радость, свет, жизнь, оставляя в замен мрак безумия.