— Она заболела и начала отключаться. Она уже какое-то время понимала, что с ней что-то не так, но к врачу не шла, потому что все деньги уходили на оплату моего лечения. Когда она наконец сходила к неврологу, было уже поздно. После этого мне пришлось вернуться. Я не мог оставить ее. Ей становилось все хуже. У нее появились эти приступы ярости, припадки, когда она орала на меня и бросала в меня предметы. Однажды ночью даже… — Его голос обрывается. Она замолкает и вздыхает. — Я принимал ванну. Она ворвалась в ванную с пустым взглядом, словно находится где-то далеко, и начала меня мыть. Всего целиком. Словно я был младенцем или типа того. Я просил ее перестать, но, казалось, она не слышит, и мне было страшно ее оттолкнуть. Я боялся, что она заведется. — Он сидит сутулясь, крепко сжав кулаки. — Не то чтобы… в смысле, она не била меня. Но в следующий раз, когда я пошел в больницу и врач попросила меня раздеться, чтобы посмотреть, как заживает последний перелом, у меня случилась паническая атака.

О боже, Стэнли, думаю я. Стэнли. Стэнли.

— Я знаю, что она любила меня, — говорит он, — а я любил ее… и отца тоже любил. И все еще люблю. Я думаю, что в каком-то смысле проще, когда кто-то бьет тебя из ненависти. Это меньше сбивает с толку. А когда тебя колотят люди, любящие тебя больше всех… никто никогда не подскажет тебе, как тут поступить.

У меня в груди тугой горячий шарик. Внезапно хочется пойти в комнату его матери и разбить все фарфоровые фигурки, разорвать в клочья цветочное покрывало и занавески с розами. Уничтожить всю боль, все воспоминания.

— Послушай, — он берет мое лицо в ладони, я чувствую их тепло. — То, что случилось, — не твоя вина. Нисколечко. И я буду повторять это столько раз, сколько потребуется, чтобы ты в это поверила.

То, что он говорит, кажется невероятным. Словно логическая ошибка. Мой мозг не воспринимает эту информацию.

— Если бы я не подняла твой телефон в парке, не написала бы тот имейл, тебе не пришлось бы проходить через все эти страдания, — мой голос дрожит. — Ты бы сейчас не сидел в этом кресле с половиной тела в бинтах.

— Ты права, — говорит он, — меня бы здесь не было. Я бы лежал рядом со своей матерью на кладбище.

Сначала я не понимаю смысл этих слов. Не могу их считать. Поднимаю голову:

— Что.

— Когда ты прислала мне тот имейл, я передумал.

Я не сразу нахожу слова.

— Почему, — шепчу я, — почему ты не сказал мне.

— Я не хотел, чтобы ты была со мной из жалости. Мне нужно было знать, что это по-настоящему.

Я не могу сдержаться. Я целую его. Я чувствую, как он дышит, — он немного напрягается, но потом сдается.

Он улыбается, в его глазах стоят слезы:

— Я не жалею ни о единой минуте, проведенной с тобой. Даже когда было сложно.

Я закрываю глаза и выдыхаю, вздрагивая. Мое лицо все еще в его ладонях:

— Я не заслуживаю тебя.

— Перестань себе это твердить, — у него резкий, почти рассерженный голос, но вместе с тем в нем слышится надсаженная хрипотца, словно он сейчас заплачет.

— Что бы ты себе ни думала, я не святой. Ты заслуживаешь любви. Ты заслуживаешь счастья. Поэтому, пожалуйста… — его руки становятся мягче и глаза улыбаются, — перестать себя наказывать.

Я не могу говорить.

Я была уверена, что, когда расскажу ему, он будет в ужасе. Что он увидит во мне чудовище, каким я и была, существо столь отвратительное, что собственная мать пыталась его убить. Внутри меня есть часть, которая всегда считала, что мама права, что лучше бы мне быть мертвой. Что моя жизнь — всего лишь нелепая ошибка.

— Я ведь всегда такой буду, ты понимаешь.

— Хорошо. Потому что мне ты нравишься именно такой.

Две слезинки выскальзывают из моих глаз и катятся по щекам.

Он открывает объятия, и я не выдерживаю. Руки вцепляются в его рубашку. Лицо прижимается к его шее, и я рыдаю, издавая безобразные, дикие, животные звуки. Не могу остановиться. Меня это пугает. Больно так, словно меня раскололо надвое и все внутренности вываливаются наружу.

Он прижимает мою голову к своему плечу и качает меня вперед-назад.

Я плачу очень долго. А когда перестаю, чувствую себя измотанной, слабой и пустой. Но пустота эта какая-то чистая. Я чувствую себя обновленной, словно младенец, открывающий впервые глаза и видящий мир во всей его странности и красоте.

— Не очень-то нам повезло с семьями, как думаешь, — говорю я слабым и хриплым голосом.

У него вырывается нервный смешок:

— Нет.

— Если у нас когда-то будут дети, — говорю я, — давай будем лучше.

В ту ночь мы вместе спим на его кровати, впервые с тех пор, как я переехала. Он придвигается ко мне в темноте:

— Ты останешься?

Я беру его руку в свою и прижимаю к щеке:

— Останусь.

Его волосы блестят в свете лампы, я касаюсь их. Они мягкие, словно мех; есть что-то успокаивающее в их текстуре. Я медленно пропускаю пряди между пальцами. У него перехватывает дыхание.