Шрифт:
– Я поручу учителям провести беседу, не сомневайтесь.
– Боюсь, что она понадобится взрослым даже больше, чем детям.
– Всего доброго.
– И вам.
Вернувшись домой, мы сели у гостиной и молчали.
Я не хотела ругаться. И не стану это делать. Не хотела поощрять, пусть и часть меня знала, что мужчина заступается за свою мать, жену, сестру, за кого угодно. Пусть не всегда кулаками. Но кое-что он должен был понять.
– Сынок…
– Мам, он обозвал тебя, а другие стали ему поддакивать, – начал обороняться.
Было тяжело продолжать говорить.
– Послушай, – погладила его ладонь ушибленную. – Люди, будут говорить всегда. Правду или ложь, но они будут продолжать. Обо мне, о других. Они будут выражать свою точку зрения, или потакать мнению других, не имея своего в итоге. Но ты не сможешь заставить замолчать всех. Пойми, этот путь силы, он неверный. Это не твой путь, родной. Они говорят, но я ведь тут, с тобой. Не обращаю внимания на чьи-то слова. Хочешь ответить? Ответь, но не уподобляйся. Ответь что-то умное, но не говори в ответ то, что сами они произносят. Вот что главное. Будь выше, Антош.
– Я тебя понял… – опустив голову ответил. – Не хотел тебя расстраивать.
– Я расстроена, это так. Но ты вынес урок. Так ведь?
– Да.
– Спасибо, что выслушал меня. Беги в душ.
– Гитару пропустил, и рука… – жалостливо показывает мне ее.
– Помажем кремом специальным от ушибов. А завтра посмотрим, что там будет. Если понадобится, поедем в больницу.
– Хорошо.
И если я думала, что это конец, то ошиблась.
Антона стали задирать все чаще. За какие-то две недели наша жизнь превратилась в ад.
Мужчины, порой видя меня, соседские или даже отдаленно знакомые кидали шуточки. Цену предлагали.
Толик не отвечал на звонки. Я хотела потребовать, чтобы перестал разносить эти грязные сплетни. Но он пришел сам.
Пьяный. Орал на всю улицу, что в этом доме живет шлюха. Стучал в окна и требовал денег.
Я вызвала полицию. Но пока они приехали, он уже ушел. А соседи пожаловались им же на меня, что я устроила шум.
На следующий день мы вместе с сыном отправились по единому маршруту. Его оставила в школе, сама пошла на работу.
Старалась не обращать внимание на взгляды. Коллектив всегда мне нравился, но друзей я тут не нашла. Часто менялись работники. Да и не привыкла я впускать в свою жизнь посторонних. Один раз сделала и вот что в итоге произошло.
После обеда я сверила часы с занятиями Антона. Знала, что сейчас он, скорее всего, дома, и собирается идти в музыкальную школу, как услышала вой сирены пожарной. Затем забежала соседка.
– Варька… дом твой…
– Что дом? Что дом?
Кричу ей в ответ, в панике срывая фартук и сеточку с головы.
– Сгорел…
– Нет… нет, нет… Антон…
Я бежала всю дорогу. Не остановилась ни на секунду. Клубы дыма были видны даже оттуда.
Я бежала так сильно, что ноги онемели и не чувствовала неровной дороги и гравия на ней, свернув на свою улицу.
– Антон… – кричу, врываясь в толпу зевак. – Мой сын… Антон…
Они все смотрят… Молчат, а мое сердце почти останавливается, когда вижу его на траве. Чумазого в форме своей школьной и пакетом перед собой.
– Сынок…
Бегу к нему и, упав на колени, схватила его в охапку обнимая. Не веря, что он в порядке и здоров.
– Сыночек мой… Сыночек мой…
Шепчу, покачиваясь взад и вперед пока, они тушат обуглившийся островок того, что я считала домом. Того… чего уже нет.
– Мам, я… Документы успел… Вот, – поднимает тот самый пакет, и я рыдаю еще сильней.
– Не надо было… не надо родной…
– Нас в школе этому учили. Что документы надо забирать, если вдруг пожар…
– Господи… Как же я рада, что с тобой все в порядке… Как же я рада…
– Мам, но гитара… Ее не успел, ма…
– Куплю… Я куплю тебе самую лучшую… Обещаю. Самую-самую…
Глава 19
Когда первый шок после случившегося сошел, я ощутила, как замерзла. И почувствовала озноб сына. Поэтому поспешила подняться с земли.
– Пошли родной. Нам нужно… нужно идти.
Только я не знала куда. И не знала, что буду делать. Внезапно все ориентиры стерлись и осталась голая земля без опознавательных знаков.
Мы прошли мимо пожарных. Мимо толпы, что стояли и снимали видео, говорили. Я старалась не слушать и прижимала к себе сына.
Дошли до моей работы и остановились. У меня даже не было одежды, в которую я могла переодеть Антона.