— Мышка, дети…

— Они в саду, Саш, в шалаше.

Он гладил её тело, освобождая его от одежды, целуя каждый миллиметр её нежной кожи, слушая тихие вздохи и теряя голову. Её шея, плечи, руки, грудь, которую он мог целовать вновь и вновь, — вся она, его Маша, будто сотканная из света и нежности. Он сжал её тело руками, целуя мягкий животик, и почувствовал, как она согнула ножки в коленках, отдавая ему всю себя. Он открыл глаза, чтобы посмотреть ей в лицо, как делал это каждый раз, когда любил её, чтобы видеть её в момент наивысшего наслаждения и… проснулся. Маша лежала, запрокинув голову и тихо постанывая от его нескромных ласк и поцелуев, обнимая его. Елисеев резко отпрянул и окончательно вернулся в реальность. Они были обнажены, он накрыл её собой и крепко удерживал за плечи. Маша приоткрыла глаза и прошептала, как в его сне:

— Саша, мне так хорошо…

Он смотрел на неё, а его руки жили своей жизнью, поглаживая её грудь и убирая чуть влажные волосы со лба.

— Маша… я люблю тебя, Мышка, слышишь? Люблю, люблю, люблю… — он повторял и повторял это слово, как заклинание, боясь потерять, упустить её, боясь опять остаться в одиночестве, где вся его жизнь — это работа, работа, работа. И нет тепла и радости, нет их счастья. Нет детей… Она тихо и облегченно вздохнула и прошептала:

— Сашенька, любимый, не отпускай меня…

Он любил её долго и нежно, стирая губами её невольные слезы, любуясь её раскрасневшимся лицом и слушая тихие стоны. Он останавливался, когда она дрожала от его резких движений, и опять начинал двигаться сильнее и быстрее, когда она выгибалась под ним и впивалась своими острыми ноготками ему в плечи. Она уже не плакала, не кричала, и даже не стонала, покорно отдаваясь его силе и власти. Власти любимого мужчины. И он позволил себе взлететь. Так высоко, как не летал никогда и ни с кем. Паря в небесах счастья и слыша свое имя, срывающееся с любимых губ.

Она отвернулась от розовеющего рассветом окна, счастливо выдохнула и провела ладошкой по его лбу, щеке, коснулась пальцами губ и чуть приподняла голову с подушки, потянувшись к его лицу.

— Мышка, не дразни меня...

— А то что?

— А то, что я за себя не отвечаю.

— Страшно-то как, — она тихо засмеялась и с силой потянула его голову к себе. — Сашуль, я завтра должна уехать.

— Как уехать? Куда? Зачем?

— Столько вопросов и все сразу. Я же говорила тебе вчера вечером — я уезжаю к родителям в Италию. На стажировку.

— Но ты же больна! Куда ты поедешь?

Маша вдруг громко расхохоталась, обняла Елисеева за шею и зашептала ему в ухо:

— Кто болен? Я? Мне кажется, что я никогда в жизни не была такой здоровой, как сегодня утром. А всё это ты! Ты вылечил меня, Саша, излечил своей любовью. Мне вчера было так плохо, а сегодня я полна сил, мне хочется прыгать, бегать, драться подушками! Да что угодно!

Её тихий шепот прерывался и постепенно затихал, заглушенный его жадными губами. Как он жил? Как он мог жить… нет, существовать без этой дивной девушки? Без её шепота и смеха? Как вообще он мог когда-то пройти мимо, разменяв свое давнее истинное чувство на подделку? Как он столько жил без неё? И как он будет жить?

— Маш, прошу, не уезжай, пожалуйста, останься. Со мной. Прошу тебя.

Она оторвалась от его губ и нежно сжала его лицо ладошками:

— Я должна. Должна поехать. Но я вернусь. Ты даже не заметишь, как быстро пролетит время и я вернусь. Я обязательно вернусь, Саша, потому что не смогу без тебя, слышишь? Не смогу. Я прошу тебя только об одном — никому не говори о нас. Пусть никто не знает о нашей тайне, чтобы никто не вмешивался, не говорил, не строил планов, чтобы это было только нашей жизнью, твоей и моей. И ещё, — она замолчала и прикрыла глаза. Потом ещё сильнее сжала его лицо и прошептала: — Я всё пойму и всё прощу, я подожду тебя столько, сколько это будет нужно, но… Саш, пока ты с Олей… я не смогу вот так.

Елисеев сжал её в объятиях, целуя в плечо и кивнул.

— Я понимаю, всё понимаю. Я постараюсь всё решить. Ты только возвращайся скорее, хорошо? И возьми ключи от моего загородного дома. Я буду ждать тебя там, всегда буду ждать. Потому что я не смогу без тебя, я люблю… люблю, Маш, слышишь? Люблю тебя…

Они лежали, обнявшись и не двигаясь, прислушиваясь к дыханию друг друга, думая каждый о своём, но всё же об одном — что бы ни пришлось им пережить, сколько бы ни пришлось ждать, что бы ни случилось с каждым из них, они всё равно будут вместе. Вдвоём… пока вдвоём… А там посмотрим…

Он смотрел на неё с высокой стеклянной галереи, стараясь запомнить все её движения, жесты, улыбки. Они с Олегом стояли у огромного панорамного окна и тихо переругивались. Вот Маша вздёрнула подбородок и отвернулась в сторону, Олег вздохнул и мягко толкнул её локтем, она резко отдёрнула руку и что-то сказала. Белов усмехнулся и потянул сестру за рукав, тихо говоря и заглядывая ей в лицо. Маша улыбнулась и повернулась к брату. Они заговорили быстро, перебивая друг друга, смеясь и размахивая руками. Потом Олег сгрёб сестру в объятия и они стояли, не двигаясь и наблюдая за людьми на лётном поле. Вокруг шумел людской муравейник аэропорта, звенели колокольчики сообщений, дикторы что-то говорили, шелестели табло. Вдруг Беловы прислушались и одновременно подняли ладони, слушая очередное объявление. По залу разнёсся голос диктора, объявлявшего начало посадки на самолет до Рима. Машин рейс.