Потом, как всегда, начнутся дожди и семена пойдут в рост, только тогда Хирам будет наведываться на поле, а дети, ставшие самостоятельными, вполне себе справятся в лесу, благо что стена шиповника послужит им и скоту защитой от диких зверей, а единственный проход можно будет завалить ветками… Так сидели они, прижавшись друг к другу и мечтали, стараясь не думать о плохом.

И в тот чёрный день ничего не предвещало страданий. Лишь когда на дороге показалась резвая ликторская повозка, в груди Дардена ёкнуло. Последний раз проклятые сборщики здесь были года два назад — заблудились, искали Густава-безродного, жившего в нескольких милях отсюда. Тогда гости всё обстоятельно рассмотрели, но ничего не взяли, кроме кувшина воды: с дороги замучила жажда. Уехали, и родители вознесли молитву Алатусу, чтобы у Густава нашлось, чем заплатить дань. Слава Алатусу, ликторы больше не возвращались, а значит, получили своё.

Дарден бросил деревянную бадейку возле колодца, не успев её наполнить, и метнулся в домик:

— Отец, ликторы!

Хирам, вырезавший за столом из чурки очередные сабы, побольше, для Дардена, вздрогнул. Взгляд его заметался по единственной комнате и детям:

— Молчите, ничего не говорите.

Уна испуганно подняла руки с прилипшим, ещё не готовым тестом, над квашней и приготовилась прятаться, но Хирам постарался ей ободряюще улыбнуться:

— Всё хорошо, дочка. Делай вид, что тебя ничего не интересует.

Не дожидаясь приглашения хозяев, два ликтора из четырёх уже шли в дом и столкнулись бы с хозяином, но Хирам посторонился, метнул быстрый взгляд на сына и покорно опустил голову, подавая пример.

— Милостью нашего короля Либериса справедливого, — поздоровался один из ликторов, тот, что держал в руках свиток. Мужчина лет пятидесяти, дородный и холёный, брезгливо осмотрел нищее убранство, сидящую в углу, в ящике, наседку и остановился посередине, чтобы не запачкаться. — Хирам-безродный?

— Да будут века нашего милостивого правителя долгими, — пробормотал Хирам. Прозвучало его имя, не Густава-безродного. В прошлый раз ликторы даже не знали, куда едут. И были другие, а эти совсем незнакомые. — Чем заслужил милость, эве? Налоги мы платим исправно. Собирался скоро ехать с новоданью, но дороги…

— Они давно сухие, — оборвал монолог хозяина.

— Дык, колесо починить надобно, лошадку…

— Куда уехал Саб-безродный? Это твой сосед, не юли, — второй ликтор, наоборот, гулял по комнате и рассеянно рассматривал вышитые Уной незатейливые узоры на коротких оконных занавесках и полотенце, висевшем рядом с лавкой возле печи.

От неожиданного вопроса Хирам поднял голову и, предчувствуя дурное, побледнел:

— Знать не знаю, справедливый эве. В позапрошлом годе он приезжал занять немного зерна для сева, но у нас самих тогда мало оставалось.

Второй ликтор хмыкнул:

— Он не платил дань больше года. А сейчас его дом не просто пуст — сгорел.

Отец сотворил священный поминальный знак:

— Спаси нас Алатус. Мы и не знали, какая беда постигла честного Густава… Знали бы, тела бы схоронили, молитву владыке вознесли…

Второй ухмыльнулся:

— Нет там костей, ни целых, ни сгоревших. Уехал твой сосед. Подставил тебя.

Ноги Хирама подкосились, и он сам готов был упасть на колени, но Дарден рядом подставил плечо. Чтобы предотвратить побеги крестьян и незаконный переезд с места на место, ещё тысячу лет назад Либерисом Первым было придумано поручительство. Бежишь — за тебя заплатит сосед, а его проклятия достигнут ушей Алатуса, и тогда молись — не молись, а кара настигнет и тебя, и твою семью, где бы ты ни был.

А за окном уже блеяли овцы и коза с двумя козлятами, которых выводили из весеннего загона. Хирам всё-таки упал на колени и пополз к первому ликтору:

— Помилуйте, справедливый эве! Разве вы не видите, как мы живём?! Как же мы заплатим перводань, если вы у нас всё заберёте?!

— Молись Алатусу, да просветит он твой глупый разум, из-под земли достанешь кубышку, — невозмутимо посоветовал первый, наблюдая за девчонкой, месившей тесто с опущенной головой так, словно она сражалась, а не пыталась приготовить хлебную основу.

— Да какая кубышка! — в сердцах воскликнул Хирам. — Жена умерла — пожалел денег на драконье лекарство! Дети малые останутся, чем я их кормить буду?! Знать не знаю, куда делся подлый Густав! Может, сдох уже, да падёт проклятие Алатуса вместе с его лучами на всю его семью!

Уна всё-таки заревела и прекратила месить. Ей так было страшно, что Дарден метнулся к ней и обнял за плечи, загораживая собой:

— Оставьте нам козу и овец, эве! Мы заплатим все долги!

— Твой малый быстрее соображает, чем ты, глупый, — так же спокойно сказал первый, глядя сверху вниз на Хирама, ползающего на грязном полу у своих ног. — Но справедливость есть справедливость. Так и быть, запишем тебе одну овцу в перводань. А ты достанешь свою кубышку, купишь ягнят и взрастишь новых…