Стояли ночи закрытого Ока — на небо выползал яркий тонкий изогнутый полукруг, означавший уставшего бога. Но ликтор в темноте шагал, уверенно, ни разу не споткнувшись, тогда как и Якуш и Дарден осторожно переставляли ноги, боясь в темноте подвернуть ногу в неразличимом рве или яме.

[1]Сай — единица исчисления воинства, равная двумстам тысячам.(алат.)

Надо признать, появление чокнутого ликтора отвлекло Дардена от наcущных проблем. Но чем ближе они подходили к дому, тем быстрее возвращались мысли, ставшие занозой в сердце. Прежде чем зайти в дом, Дарден завёл Якуша в стойло, там зажёг лучину, снял узду. От колодца принёс воды, налил коню, добавил сена. Зерна оставалось самую малость, почти всё уйдёт на посев, значит, поголодать придётся и Якушу тоже.

Ликтор с любопытством осматривался и, наверное, задал бы много вопросов, но — это стало понятно по дороге — был слишком косноязычен, словно прибыл из другой страны.

Наконец, с заботой о единственном животном было покончено, и Дарден, не потушив лучину, а взяв её с собой, поманил рукой гостя — к двери, ведущей из хлева напрямик в дом. Перешагнув порог, мальчик остановился, прислушался. Но, к счастью, от полатей доносилось надсадное дыхание, и Дарден выдохнул облегчением. Указал ликтору на скамью возле стола, мол, садись, а сам первым делом проверил отца.

Хирам слабо откликнулся, он был рад видеть сына, только пожаловался на озноб.

— Сейчас растоплю печь, отец. Сделаю тебе отвар и сварю кашу. Потерпишь?

Хирам промычал слабо — куда ему деваться?

Дарден полез кочергой в остывшее жерло печи, где утром разжигал огонь, чтобы отцу хватило тепла до вечера. На вычищенное место положил приготовленные поленья, сухую бересту для розжига и мох. Огонь неохотно занимался, но не смел сопротивляться. Дав ему разгореться, мальчик полез в сундук, достал оттуда мешочек ааламского лавочника, скупо отмерил пшена в котелок, вспомнил про гостя, у которого, не исключено, аппетит ого-го после пахоты, вздохнул подобно расчётливому хозяину, не ожидавшему гостей, и подсыпал ещё жменю. Залил водой пшено да подвесил котелок над пока слабыми языками пламени — на специальный крюк.

А гость, тем временем, тоже не скучал. Всё доставал и доставал из своей котомки какие-то предметы, даже одеяло у него оказалось с собой. Дардена распирало любопытство, но первоочередные дела — забота об отце и ужин — не терпели отлагательств. Затем не позволила робость — Дарден сделал вид, что нужно вынести золу, которую выгреб, или повесить второй котелок, для отвара. И только когда гость удалился с пустой бадьёй на улицу, наверное, хотел набрать воду, Дарден подошёл к столу, уставленному чужими вещами.

Определённо всё это принадлежало к ликторским штукам, необычным, ярким и наверняка магическим: в доме Хирама никогда подобного не видывали. Дарден осторожно потыкал пальцем в железную маленькую бочку, странную прозрачную шуршащую бумагу, в которой лежали предметы. Единственно, что узнал — небольшой котелок, заглянул в него и пустил слюну — такой крупной рыбины в местной речке давно не водилось: заречные давно всю подъели, оттого мальков с каждым годом рождалось всё меньше. Куски хоть и были остывшими, но пахли-и-и… Дарден заставил себя отойти от стола. К тому же с улицы заглянул ликтор и поманил к себе. Он был раздет до пояса или даже весь голый, Дарден не разглядел поначалу.

У крыльца гость показал: помыться хочет. Дарден буркнул: «Сейчас, ковш возьму», — а когда вернулся, замер, заворожённый восхитительным цветочным ароматом. В темноте плохо было видно, что делает ликтор, кажется, он чем-то тёр себе лицо, шею и подмышки, потом сделал жест — лей!

Ополоснув торс, ликтор натянул рубашку под накрапывающим дождём и уже самостоятельно вымыл ноги, грязные после пахоты.

«Экий чистюля!» — то ли с уважением, то ли с завистью подумал Дарден. Так-то он тоже мылся, раз в неделю нагревал печь до красных камней внутри, а вода стояла рядом в бадейках и теплела от жара рядом, да в котелках был кипяток, его добавляли в прохладную воду. А когда-то у них ещё был большой тяжёлый чан, в котором нагревать воду можно было на улице, на треноге. Но днище со временем прохудилось настолько, что местный кузнец не взялся за ремонт и за монету переплавил его в два маленьких котелка, один из них украли прямо из кузницы. Кузнец только руками развёл и не возместил ущерб, хотя (отец говорил) сам неплохо нажился на металле — какой большой был чан и какие маленькие котелки. В том, что остался на память, теперь кипятили отвар. Вообще в доме мылись в холодное время, а в тёплое все ходили на речку, плескались там вместе с заречными.

Сейчас Дардена больше интересовало, чем пахло от ликтора. Но тот вернулся в домик, покрутил головой, осматриваясь, увидел небольшую выемку в стене, специальную для мелочей, и что-то туда убрал.

В следующую секунду по взгляду гостя Дарден догадался — всё, теперь будет приставать с вопросами. Парень по-хозяйски подошёл к очагу с деревянной ложкой, брошенной Дарденом на столе, неуверенно сказал:

— «И благостно мне видеть сытых», — сам полез в котелок с просом, попробовал на вкус и поднял одну бровь удивлённо.

«Чокнутый! — в который раз повторил про себя мальчик, не переставая удивляться странным речам нового знакомого. — Что, в Ааламе вас таким не кормят? Поди, одну рыбу да колбасу жрёте?»

— Приди, о, отрок! — гость уже стоял возле стола, шуршал обёртками, а потом поманил к себе.

К Дардену, которому пришлось сесть (ибо ликтор надавил на его плечи, тем самым настаивая на приглашении к своему ужину), придвинулся котелок с холодной рыбой, рядом в другую чашку было насыпано нечто, похожее на тонкие пряники. Затем зашелестела другая бумага, яркая, из неё ликтор вытащил кусок чего-то чёрного: