Когда воевода поставил Яромиру на землю подле сестры, рядом с ним и княгиней оставалась лишь Чеслава. Завидев его, она безотчетно подобралась и вскинула выше подбородок, принявшись глядеть прямо перед собой. Единственный, не скрытый повязкой глаз так и зыркал во все стороны.

— … не смей больше и приближаться к Вышате, покуда он точилом орудует, — сидя перед Любавой на корточках, княгиня одновременно отчитывала ее и вытирала с зареванных щек горячие слезы. — А коли б тебе руку отрезало! Что тогда?!

— Кому бы тут руку отрезало?

С крыльца медленно сошел Ярослав, поправляя кожаные наручи. Он внимательным взглядом окинул всхлипывающую дочь, жену и притихшую вторую дочь, затем его взгляд метнулся на воеводу, а после — на Чеславу. И дядька Крут, и девка одновременно пожали плечами. Мол, мы здесь ни при чем.

— Никому, — княгиня выпрямилась и встала подле Любавы, положив той ладонь на макушку в попытке пригладить растрепанные волосы.

Завидев отца, Любава тотчас перестала плакать. Выдержав взгляд мужа, Звенислава Вышатовна подтолкнула обеих девочек в спину.

— Ну же, пожелайте батюшке доброй ловиты!

Обычно робеющая Яромира нынче шагнула первой, а Любава потянулась вслед за ней, когда со стороны ворот донеслись взволнованные голоса, а после прямо на подворье через них влетел всадник. На мгновение воевода напрягся, и рука сама потянулась к мечу, но после он узнал в запыленном, замыленном лице одного из старших гридней, Лутобора. Тот соскочил на землю прямо на ходу, и отроки едва подоспели поймать поводья и остановить жеребца.

Тяжело, прерывисто дыша, он склонился перед Ярославом и прохрипел.

— Батька… беда…

На них глядели со всего двора, а две перепугавшихся княжны вжимались с обеих сторон в княгиню, которая нынче казалась такой же взволнованной.

— Ступай за мной, — немедля велел Ярослав гридню, кивком головы показал воеводе следовать за ним и поспешил в терем.

Внутри просторных длинных сеней он поймал холопа и приказал тотчас найти и привести к нему сотника Стемида. Втроем они вошли в гридницу, и воевода шел из них последним, сверля тяжелым взглядом потемневший от пота затылок гридня Лутобора, принесшего дурные вести. От того разве что пар нынче не шел — таким он был запыхавшимся и растрепанным.

— Принеси-ка нам холодненького кваса! — велел воевода другому отроку, прежде чем закрыть за собой тяжелые двери гридницы.

Переступив с ноги на ногу и оправив на себе теплую, шерстяную рубаху, Лутобор покаянно посмотрел на князя. Были они оба ровесниками, и много зим назад бывало, что воевода ставил их в пару поупражняться с мечом. Гридень смахнул со лба слипшиеся, некогда светлые волосы и заговорил. Его голос звучал твердо и уверенно.

— Не доглядели мы за Белоозером, князь. Твоя воли — казни.

— Как — не доглядели?

Тихонько пискнув, в горницу вошла девка с кувшином кваса и тремя чарками. Пока она не вышла, никто их мужчин больше не говорил. Лутобор облизал сухие губы — пить хотелось нестерпимо — и усилием воли заставил себя отвернуться от кувшина и поглядеть на своего князя.

— Воевода его… Драганом кличут… увел дружину за собой. Сказал, мол, на охоту. Еще до Осенин. Токмо не вернулся никто из них и по сю пору.

Раздался негромкий стук. Это Ярослав расколошматил одну из глиняных чарок о дощатый пол.

— Целую дружину прозевал! — дядька Крут постучал кулаком по лбу. — Да как ты гриднем заделался!

— Не береди, воевода, — огрызнулся Лутобор, метнув злой взгляд темными глазищами. — Коли нужда будет, я за все головой отвечу.

— Да что с твоей головы-то взять, разума там отродясь не бывало! — дядька Крут махнул рукой и поглядел на рассерженного князя.

Ярослав в ярости измерял гридницу широкими шагами, и его дорожный, припыленный плащ хлестал его по кожаным сапогам всякий раз при развороте. На побледневшем от гнева лице еще резче проступил старый шрам.

— Где Стемида носит, снова девку какую охаживает, — пробормотал князь в полголоса. — Много дружины ушло? — он посмотрел на Лутобора.

— Две трети, может.

— А остальных почему оставили?

— Может, те татями не захотели делаться? — предположил дядька Крут.

— Али для отвода глаз, — здраво отозвался Ярослав.

Немного помолчали.

— Да пей уже, — в раздражении велел князь, заметив очередной жадный взгляд Лутобора в сторону кувшина.

Тот, здоровенный лоб, вдруг отчего-то смутился и склонил голову. Не смущался ведь, когда в оплошности своей князю признавался.