— А вы что тут забыли! Ну-ка живо отсюда, живо!

После ругани раздались тонкие детские всхлипы, и Звенислава стремительно обернулась. Конечно же, Любава и Яромира не утерпели и побежали за ними, а она совсем про них позабыла в суматохе!

А нынче прибежавший на шум сотник Стемид держал обеих княжон за уши, пока выговаривал им за неуемное любопытство.

Звенислава подскочила к ним словно орлица и сперва отвела руки сотника подальше от детских ушей, а уже после принялась их ругать.

— Никаких тебе вечерок у Радмилы, Любава! — горячо говорила она. — Будешь в горнице сидеть и вышивать под присмотром тетушки Бережаны! Сколько я тебя выгораживала перед князем-батюшкой за подслушивание, а тебе все как с гуся вода!

Конечно же, Любава тотчас разревелась от обиды и несправедливости.

Пока Звенислава говорила с девочками и отправляла их спать, передав с рук на руки подоспевшим нянькам, оказалось, что княгиня Мальфрида жива. Токмо заледенела вся, стала холоднее снега, да дышала едва-едва. Почти не вздымалась ее укрытая покрывалом грудь. Верная ее служанка пришла в горницы госпожи, чтобы принести ей ко сну теплого киселя да сладкого пирожка, и увидала, что лежит та подобно мертвой на постели поверх шкур да покрывала. Косы разобраны к ночи, волосы гладко зачесаны, все несчетные украшения сняты и сложены на столе ровным рядком.

Токмо вот лицо белее молока, а губы — что у мертвой. И не просыпается княгиня, как бы сильно ее ни трясли, ни звали да ни хлопали по щекам. Еще говорили, что подле постели на полу валялся обгоревший, почерневший предмет. Не то кость, не то шкатулка деревянная, не то жезл — было не разобрать.

Звениславка сама в горницу к княгине входить не стала. Хватило услышанного от холопов да теремных девок. На учиненный служанкой переполох и без нее слетелась добрая половина терема. И еще больше придут, коли кто учинил над княгиней Мальфридой зло под крышей князя Ярослава. Придут и воеводы, и бояре, и гридни — охранять.

Той ночью Звенислава засыпала в постели одна, зарывшись едва ли не с головой в меховое покрывало. Отчего-то она зябла. Ее муж остался в горницах княгини Мальфриды, а к дверям жены помимо Чеславы приставил еще и второго кметя. По всему выходило, кто-то чужой проник в княжий терем и сотворил со старой княгиней такое. Благо, что не убил! Хотя благо ли?.. Как мертвая ведь она там лежала, одной ногой ступила уже за Калинов Мост, в Яви-то лишь клочок живота остался.

Посреди ночи в дверь тихонько поскреблись, и Звениславка вздрогнула, тотчас проснувшись. Оказалось, плачет и не может заснуть Яромира. Наслушалась дуреха разговоров слуг — оторвать бы те языки, которыми они мололи без дела при несмышленых девчонках. На остаток ночи Звенислава ушла в горницу к княжнам, но сама больше уже так и не заснула.

— Спой нам, — попросила сонная Любава, плотнее придвигаясь к Яромире, с которой нынче ночью они делили одну лавку.

Запахнув на груди накинутый поверх длинной рубахи платок, Звениславка присела на краешек лавки и погладила одеяло, которым укрывались девочке. Обе смотрели на нее широко распахнутыми, темными в тусклом свете лучины глазенками.

— Но вы пообещайте, что тотчас заснете! — она шутливо погрозила им пальцем и завела негромким, чистым голосом:

— Баю, баюшки, баю,

Баю милую дитю:

Ты спи-почивай,

Глаз своих не раскрывай.

Баю, баюшки, баю,

Бай хорошую мою:

Ты спи-усни,

Угомон тебя возьми.

Баю, баюшки, баю,

Бай красавицу мою:

Сон да дремa

Моей милой в головa.

??????????????????????????

Утром любопытство все же взяло верх. Сразу после трапезы, оставив княжон на попечение мамок да нянек, Звенислава поднялась по всходу в горницы княгини Мальфриды. Она едва дышала, словно вот-вот должна была войти в клетку к опасному, хищному зверю. Все внутри скручивалось в предчувствии неведомой беды. Она ощущала, как по позвонкам на спине ползет дорожка невидимого холода.

— Не ходи туда, госпожа, — в последний раз попыталась отговорить ее Чеслава, следовавшая за ней по пятам, но Звенислава решительно мотнула головой.

Она должна. Не ведала, почему — но должна.

Коли и подивился стоявший на страже в дверях кметь, завидев княгиню да воительницу, то ничего не сказал. И пропустил их молча и безропотно. Видать, князь иного не приказывал. Чудно.

Сглотнув тяжелый комок в горле, Звенислава твердо перешагнула порог горницы. Все внутри оказалось и впрямь так, как рассказывали другие. Лежала заледеневшая княгиня на неразобранной постели точно мертвая. Лишь едва заметно, редко-редко вздымалась ее грудь, вороша накинутое поверх нее покрывало. С трудом Звенислава отвела взгляд от ее белого лица и неподвижных, сомкнутых губ.

— Идем, госпожа, — Чеслава потянула ее за руку. — Поглядела, и будет!

И лучше бы ей было послушать воительницу, лучше бы ей было отвернуться и выйти из горницы прочь! Но неведомая сила толкнула Звениславу вперед, заставила вплотную подойти к постели и протянуть руку, коснуться обжигающе ледяной кожи на запястье Мальфриды. Тогда-то молодая княгиня его и увидела. Разглядела так и валявшийся на покрытом шкурами полу, никем не тронутый, обожжённый предмет.

Тонкий, пронзительный всхлип вырвался у нее из груди, и Звенислава рухнула бы словно подкошенная на колени, не подхвати ее под руки Чеслава.