— Рогнеда, где Рогнеда?! — заволновалась княгиня. — Запор же у нее на двери!

Из терема валил густой, черный дым.

— Угорит же!

Доброгнева Желановна бросилась сама в сени, оставив во дворе близнецов. Толком не подумав, Звениславка побежала следом. Она уже поднималась по крыльцу, когда услышала голос дядьки:

— Куда лезешь ты, вертайся назад!

Некрас Володимирович выволок жену под руки из терема.

— Совсем ополоумела, глупая баба! Ярослав уж пошел за ней! Нет там огня, не станется с ней ничего! — ругал он жену.

У княгини задрожали губы. Она отвернулась от него, сгорбившись. Звениславка тихонько попятилась назад, спустилась по ступенькам с крыльца и, отойдя, поманила к себе поближе близнецов.

— Эй вы, — дядька подозвал кого-то из слуг. Он провел ладонью по лицу, стирая сажу. На правой руке у него — от запястья и до локтя — расцветал огромный ожог, но он словно и не замечал.

Он не успел спросить, что хотел — удалось ли прибить к земле огонь и не дать ему поползти по терему вверх, потому что раздались позади него девичьи вскрики, шум борьбы, чья-то ругань. А после на крыльце показался Ярослав Мстиславич. Сжимал он в одной руке запястье Рогнеды без обручья, а другой держал за шею княжеского десятника Ладимира, на котором не было и нитки одежи. Позади них в сенях виднелись сваленные как попало тюки с добром да наставленные сундуки с приданым — вытаскивали из горниц, чтоб спасти от огня.

Чужой князь толкнул к ногам Некраса Володимировича нагую, ревущую дочку, и та, будто подкошенная, упала на бревенчатый пол. Ярослав поднял тяжелый, немигающий взгляд, и стало вокруг очень-очень тихо.

Токмо дым продолжал валить, но уже не такой густой.

Княжий отрок II

На второй после сватовства день Горазд чистил лошадей в стойлах, когда услышал громкий крик. Когда в тереме так вопит девка — быть беде. На голос Звениславы в людскую часть терема тогда сбежались и челядь, и кмети; и отрок тоже подошел поглазеть. Подошел, да обмер.

Девка сидела на полу и держала на коленях голову дядьки Крута, а у того по губам и подбородку стекала белая жижа. Воевода хрипел, царапая ладонями доски.

Тотчас кликнули лекаря, отправили кого-то в городище за знахаркой. В шесть рук подняли воеводу с бревенчатого пола и перенесли в ближайшую клеть на лавку. Звенислава Вышатовна все поддерживала тому голову, словно боялась отпустить. Какой-то парнишка из местных накрыл ее плечи ладонями, увлек за собой, заставил отвернуться от воеводы. Взял ее за руки, принялся растирать их, согревая, и Звенислава, отойдя от испуга, заревела.

Горазд замечал все вокруг лишь самым краешком разума. Не отрываясь, он смотрел на воеводу. Бледного до синевы, с жижей на подбородке, с запавшими, налившимися кровью глазами, со вздувшимися на висках жилами. Кто-то принес и подставил под лавку ведро, перевернул дядьку Крута на бок, принялся расстёгивать пояс и рубаху. Прибежал встрепанный лекарь, следом за ним в клеть вошла княгиня Доброгнева.

«Князя нет, — отрешенно подумал Горазд. — Уехал поутру с Некрасом Володимировичем».

Лекарь велел снять с воеводы всю одежу, окромя порток, согреть воды, притащить тряпок да ведро поглубже. Пока он заваривал свои травы и вливал снадобья дядьке Круту в рот, из городища привели знахарку.

Она уже врачевала воинов, вспомнил Горазд. Строгая, гордая госпожа Зима. Она выгнала из клети всех зевак, чтоб не путались под ногами, оставила лекаря, притаившегося в самом углу, Горазда да пару крепких кметей. Ей хватило одного взгляда на воеводу, чтобы уразуметь, что приключилось.

— Держите его. Крепко! За руки и за ноги, — велела она и достала из своей корзины бутылек с чем-то омерзительно пахучим.

Дурнота подкрадывалась к горлу от одного лишь запаха.

— Давайте, — велела она, скручивая крышку бутылька.

Горазд вдавил в лавку плечи воеводы, один парень навалился на грудь, другой — стиснул ноги. Знахарка, подсунув ладонь дядьке Круту под шею, приподняла голову и поднесла бутылёк к губам. Тот закашлялся, подавился, задергался всем телом — лавка заходила ходуном.

— Держите! — прикрикнула на них знахарка. Она настойчиво вливала мерзкую жижу воеводе в рот до тех пор, пока в бутыльке не осталось ни капли.

— Переверните его и подставьте ведро, — велела госпожа Зима, отступив от лавки. Она утирала ладонью со лба пот.

Горазд едва поспел исполнить, как воеводу вывернуло. Он хрипел и стонал, и отроку уже помстилось, что не выдержит, умрет не от одной отравы, так от другой. Но дядька Крут сдюжил, хоть и обессилел совсем.

— Напоите его, — распорядилась знахарка и достала из корзинки второй пузырек.

Еще три раза они держали воеводу, и госпожа Зима вливала в него снадобье. Еще три раза дядьку Крута выворачивало наизнанку, того и гляди — вылезут наружу кишки.

«Помрет, — всякий раз думал Горазд, кусая губы. — Как есть, помрет».