Так сказал Ярослав Мстиславич, поднимая кубок за здравие Некраса Володимировича и всей его семьи.

«Кто же объявит о таком Рогнеде», — тотчас помыслила Звениславка, услышав его слова.

По обыкновению, она прислуживала за столом: подносила напитки дядьке и его гостю. Раньше еще сидели подле них воеводы, но один лежал нынче на лавке, борясь с недугом, и перед самой вечерей сказался больным воевода Храбр. Чает не встречаться с князем после утренней драки, решила Звениславка. Тем паче, ведает, из-за чего все случилось промеж его сыном да княжьим отроком.

Против воли Звениславка заулыбалась накануне, когда вошел в горницу и сел за стол Горазд. Про Ярослава Мстиславича многое болтали в тереме, и Звениславка отчего-то волновалась за чужого, незнакомого ей мальчишку… как бы до смерти не прибил свирепый князь.

Но отрок сидел за столом и ел, и улыбался в ответ на рассказы кметей, и у Звениславки теплело на душе. Слишком близко она приняла к сердцу ту драку, которую и увидела-то случайно. Она так пристально всматривалась в отрока, что все же углядела у него на шее у самого ворота рубахи красные полосы от плети.

Меж тем Некрас Володимирович поднял кубок за здравие князя Ярослава, чествуя его и союз двух княжеств.

Пир, на котором не сидела натянутой тетивой княжна Рогнеда, проходил куда веселее. А может, радовался Ярослав Мстиславич тому, что окреп его воевода, говорил уж почти связно, сам ногами по горнице ступал. Потому и звучно смеялся, потому и беседовал охотно. Потому и сбилась Звениславка с ног, поднося им с дядькой хмельной мед.

Намаявшись за день, она рухнула на лавку словно подкошенная, когда добрела после окончания пира до своей маленькой, тесной горницы. Добрый час убирали теремные девки со столов, а княгиня Доброгнева осматривала оставшуюся снедь и припасы. Она будто бы даже кивнула Звениславке с одобрением и расправила примявшийся ворот рубахи. Считай, приласкала. Видно, успокоилось материнское сердце. Увезет вскоре жених строптивую дочку. Крепко княжеское слово, и никакие рогнедины вычуры его не поколеблют.

Засыпала Звениславка счастливая, хоть и уставшая донельзя. И спала столь крепко, что не разбудили ее ни крики, ни шум за стенами горницы. Не слыхала она ничего, пока с оглушительным грохотом не распахнулась дверь, и на пороге не появился молодец, которого в темноте сразу было и не признать.

Звениславка проснулась, закричала испуганно, разом уползая на лавке в самый дальний угол, поближе к стене. Была она простоволосая со сна и потому попыталась закутаться в покрывало, пока не услышала, что в тереме пожар.

— Живо, живо, княжна, — выломавший дверь кметь торопил ее, озираясь по сторонам. Позади него и впрямь Звениславка разглядела густой, сизый дым.

Она хотела вновь закричать, но окаменело вдруг горло.

— Поднимайся, ну, чего же ты! — прикрикнул он, и Звениславка затряслась, словно лист на ветру.

Но все же послушно вскочила, схватила покрывало — ничего другого кметь ей не позволил взять, подгоняя — и выбежала из горницы. Парень крепко держал ее за руку и заставил низко пригнуться, оберегая от дыма. Он прижал ее лицо к своему поясу и потащил за собой. Звениславка спотыкалась через раз, хоть и бежали они по терему, в котором она выросла и ни разу не оступалась прежде. Раздававшиеся повсюду крики оглушили ее, еще пуще испугав, хоть и казалось, что пуще уже некуда.

По всходу кметь стащил ее на руках и на руках же донес до сеней.

— Не бойся, княжна, — успел шепнуть ей кметь, прежде чем воротился в терем.

Чувствуя себя слепой от едкого дыма, Звениславка, кое-как шаря ладонями по бревенчатым стенам, набрела на дверь и выбежала из сеней прочь. Свежий ночной воздух опьянил ее, и она закашлялась, согнувшись пополам. Все же успела наглотаться дыму…

Сквозь шум она услышала, что кто-то зовет ее по имени, почувствовала успокаивающее поглаживание детской ладони по плечу.

Открыв слезящиеся, покрасневшие глаза, Звениславка увидала подле себя встрепанных близнецов. У младшего, Желана, в черной саже была испачкана щека и ночная рубашонка. Старший, Ждан, все еще легонько поглаживал ее по плечу. Она кивнула мальчишкам и выпрямилась, принялась озираться по сторонам: вот из терема вывели под руки княгиню Доброгневу, а холопы и кмети носились по двору с ведрами и лоханями воды. Большого пламени она не увидела, токмо дюже дымило где-то с людской стороны терема.

— Обошлось, — выдохнула она белыми от страха губами. — Боги светлые, обошлось!

— Матушка, матушка! — наперебой бросились близнецы к матери, и она обняла их, прижала к себе с двух сторон.

Звениславка клацнула зубами и посильнее запахнула на груди покрывало. Она постаралась спрятать под ним и растрепанную косу свою, но вышло плохо. По земле тянуло ночной прохладой; Звениславка переступала босыми ногами, пытаясь согреться.

Следом за княгиней из терема на руках вынесли воеводу Крута. Тот костерил кметей почем свет стоит, чтобы те опустили его на ноги да дозволили идти самому, но мОлодцы пропускали его брань мимо ушей. Они снесли воеводу с крыльца, подальше от терема, и лишь тогда поставили на землю.