Она знала лишь, что не может допустить встречу Барсбека с Саркелом. Не может любой ценой. Холодный пот прошиб ее, стоило подумать о своем сне. Все складывалось одно к одному.

— Ты не можешь так поступить, — дрожащим, звенящим голосом сказала она.

— Ты моя дочь, — Багатур-тархан фыркнул. — Я могу все.

— Нет, я не это имела в виду… — сбивчиво пояснила Иштар. — Ты не можешь стравливать Барсбека с тарханом русов, ты же знаешь!

— Глупая девчонка, ты совсем растеряла последний разум! — он засмеялся.

— Барсбек — мой лучший полководец, а не твой послушный раб. Если ему прикажет его тархан, он подчинится. Если я прикажу Барсбеку отвезти тебя Саркелу и собственноручно передать — он исполнит.

Иштар чувствовала, что к глазам подкатили слезы. Она совершенно запуталась. Глупый сон лишил ее равновесия, она уже и не понимала толком, где вымысел и ее надуманные страхи, а где — правда. Знала лишь, что отец ошибается, и Барсбек не обуздает ни свой нрав, ни свою ревность.

Он может быть великим отцовским полководцем, но в груди у него бьется горячее, гордое сердце. Он потому и лучший, что в каждое сражение идет как в последнее, потому что ничего и никого не боится, и полон кипящей, чистой ярости. Она выплескивается из него всякий раз, как он берет в руки саблю.

Барсбек вспыхивает как пожар в степи: так же стремительно и смертоносно, от малейшей искорки, а иногда и вовсе без нее. Достаточно и луча солнца. И разгорается в одно мгновение, и сметает, уничтожает все на своем пути, не щадя ничего и никого. Он не стерпит ни отцовской, ни саркеловской насмешки, и все непременно закончится кровью и смертью.

Все это вихрем пронеслось у Иштар в голове, и она всхлипнула, закусила губу, пытаясь сдержать слезы. Уж их отец точно не потерпит. Щеки пылали, она чувствовала это. Щеки и лоб, и изнутри она словно тоже горела, и поднималась волна удушающего, липкого страха.

Страха за его жизнь.

— Отец, пожалуйста, я клянусь, что сама поеду к Саркелу. Не нужно… не нужно посылать к русам Барсбека.

Багатур-тархан посмотрел на дочь так, словно видел впервые в жизни.

— О чем ты говоришь, Иштар? Кто тебя спрашивал?

— Отец, — уже прорыдала она, некрасиво закрыв ладонью рот.

Перед ее глазами стояли образы мертвого Барсбека из ее сна и выжженной дочерна земли, по которой она бежала, но не успела его спасти. Вспомнились слова, которые он шептал ей по ночам, прикосновения пальцев, когда он гладил ее по лицу или убирал упавшие на лоб волосы. Как ласково называл ее цветком. Мгновения щемящей, пронзительной нежности, которых не было у Иштар ни с одним из мужчин: ни до него, ни после. Сердце болело так, что хотелось кричать.

И потому Иштар рухнула перед отцом на колени, рыдая, и подползла к нему по земле, и вцепилась ладонями в полы кафтана, и склонилась, повисла на нем.

— Пожалуйста, отец, Саркел же его убьет, — кое-как выдавила она из себя, пытаясь обуздать истерику и рыдания, что рвались прямо из груди. Из сердца.

Багатур-тархан брезгливо отдернул кафтан, пытаясь стряхнуть дочь, словно назойливую муху. Он шагнул назад, но Иштар держала его крепко, и потому ему пришлось склониться, стиснуть ее плечи и хорошенько встряхнуть. Своей железной хваткой он зацепил несколько подвесок в ее волосах, и они порвались с тихим треском, и по земле, жалобно звеня, рассыпались звонкие колокольчики.

— Дочь рабыни, ты совсем забыла свое место! — сказал ей отец и с размаха влепил пощечину, которая оглушила ее на несколько мгновений и отбросила обратно к столу.

Растрепанная, ошеломленная Иштар поднесла ладони к щекам. Отец носил тяжелые перстни, и два из них оставили на ее лице глубокие царапины. Во рту сделалось солоно. Кажется, она поцарапала себе язык и десну кусочком отколовшегося зуба.

— Я высеку тебя при всем войске, если еще раз услышу такое. Если ты еще раз откроешь свой рот, — прорычал взбешенный отец, стряхнув с руки кровь.

В один шаг он подошел к ней и пнул до блеска начищенным сапогом в живот, отчего Иштар свернулась в комок и застонала. Следующий удар пришелся в бок, третий — по ребрам.

— Ты поняла меня? — уже совершенно спокойно спросил Багатур-тархан, занеся ногу для нового удара.

— Д-да, — прохрипела Иштар, и больше ее не били.

— Ты звал меня, Багатур-тархан?

Откинув полог, в шатер вошел Барсбек.

Иштар инстинктивно дернулась назад, попыталась отползти подальше и от него, и от по-прежнему нависавшего над нею отца, но уперлась лопатками в стол. Не глядя в сторону полководца, но всей кожей чувствуя на себе его взгляд, Иштар взвилась на ноги и выбежала прочь, низко склонив голову. Место удара пульсировало. Давненько уже отец не поднимал на нее руки…

Она выбежала и не видела, как дернулся ей вслед Барсбек, поймав лишь трепыхание откинутого полога. Как молча перевел взгляд на Багатур-тархана и поглядел себе под ноги, замечая рассыпанные колокольчики. Он ничего не спросил и не сказал.

В полдень того же дня Иштар вместе с войском провожала отца.

В знак великого уважения Барсбек сам подвел Багатур-тархану жеребца и подал ему поводья. Иштар сидела верхом на своей смирной кобылке и смотрела на отца мертвыми, сухими глазами, поджав губы так сильно, что они превратились в тонкую нить. Она сняла свои звонкие браслеты и вытащила вплетенные в косы колокольчики. Впервые за очень долгое время ее приближение не предвещал мелодичный, нежный перезвон. На щеке Иштар под несколькими глубокими царапинами от перстней медленно расцветал синяк. На ее ребрах и животе отпечатались следы сапог тархана. В этот раз отец не пожалел для нее ни силы, ни удара.