Он не сказал ей больше ни слова после того, как она выбежала утром из его шатра. К чему? Все уже решено. Багатур-тархан уезжает, Барсбек остается. Они уничтожают шатер тархана русов, и Иштар привезут к Саркелу словно бесправную рабыню, захваченный военный трофей. Впрочем, она и была рабыней. А после этого — Барсбек умрет, потому не в его силах будет обуздать свой гнев. Его убьют свои же хазары, бесконечно верные и преданные лишь Багатур-тархану.

Отец с небольшим отрядом людей скакал на юг, в столицу, а Иштар, нахмурившись, все смотрела и смотрела ему вслед. Ничего еще не решено, думала она упрямо. Я сбегу. Или утоплюсь. Даже у бесправной рабыни собственного отца осталось еще немного гордости. Саркел не получит меня живой, и Барсбеку будет некого везти русам.

Хазары давно уже разошлись, а Иштар все стояла на том же самом месте и, не переставая, поглаживала кобылу поверх густой гривы. Уже осело облако пыли из-под копыт лошадей, увезших ее отца, а Иштар по-прежнему не двигалась. Она щурилась против солнца и смотрела вдаль.

По человеку всегда можно сказать, что он был наказан. Меняется походка, меняется выражение лица. Он ходит, сгорбившись и втянув голову в плечи, и даже слегка боком, словно сторонится каждого встречного. Оберегает тело в россыпи синяков. Это все Иштар уяснила еще в далеком детстве, наблюдая за собой и за другими. Она очень сильно постаралась не показывать ничего из этого, когда спешилась, наконец, с кобылы и передала поводья рабу. Постаралась выпрямить голову, расправить плечи, гордо вздернуть подбородок. Но едва ли у нее получилось.

Тем вечером Иштар не пошла к общему костру, чтобы разделить ужин с воинами. Она осталась в палатке и запалила фитиль маленькой масляной плошки. Она бросала в огонь сухие травы и жгла тонкие веточки, пристально всматриваясь в тяжелый, горьковатый дым. Мать ее матери умела угадывать будущее, заглядывая в дым. Иштар же не умела ничего, но она все равно подкидывала в пламя все новые и новые травы, пока глаза не покраснели и не начали слезиться. Наверное, и в ее будущее заглянула однажды старуха, потому и дала ей то снадобье. Потому и стала Иштар пустоцветом.

Все лучше, чем рожать таких же безмолвных рабынь, как она, судьбами которых станет распоряжаться их отец, как ему только заблагорассудится. Скажет лечь с незнакомым стариком — и ты ляжешь. Захочет продать — и ты покорно пойдешь за своим новым хозяином.

Лицо Иштар болезненно скривилось. Какое счастье, что она никогда не возьмет на руки свою маленькую дочку, и никто не сможет отобрать у нее дитя.

Когда потревоженный распахнутым пологом воздух резко погасил маленький огонек и рассеял дым, Иштар подняла голову. Скрестив на груди руки, у полога стоял Барсбек. Неодобрительным взглядом он окинул разложенные вокруг Иштар ветки и травы, втянул носом дым и резко скривился.

Смотреть на него было больно, и потому Иштар отвернулась. Хватит ей на сегодня боли, пусть он уйдет.

— Почему твой отец зол на тебя? Что ты натворила? — спросил он так, словно и не было тысячи лун, когда они делили постель, и он обнимал ее ночами.

Он не дождался от Иштар ответа и потому заговорил сам.

— Багатур-тархан приказал связать тебя, чтобы ты не убежала.

Не выдержав, она вскинула на него яростный взгляд и вытянула перед собой руки.

— Так давай.

Едва ли ему понравилась ее дерзость, но Барсбек не подал вида. Он шагнул вперед, тотчас заняв собой все свободное пространство маленькой палатки, и, подобрав полы широкого кафтана, опустился перед Иштар на корточки. Против воли его взгляд то и дело возвращался к ее опухшей щеке с синяком и царапинами. Утром, стоя у полога в шатер тархана, он слышал глухие звуки ударов. Думал, наказывают ленивого раба, но, войдя, увидел валявшуюся на земле Иштар.

Он ненавидел ее за то, что она сказала тогда. Что она ему не жена, и у него нет права ей приказывать. Ненавидел, но отчаянно тосковал.

— Я хочу мира в своем войске, Иштар. Мне хватит немирья с русами.

Она упрямо мотнула головой, но вытянутые руки все же спрятала. На Барсбека она по-прежнему старалась не смотреть, потому что всякий раз перед глазами возникал образ мертвого мужчины из ее сна. Он сидел к ней вплотную, и его лицо было так близко — она могла увидеть и тонкие светлые шрамы на щеках, и глубокие морщины на лбу и меж бровями, и серые холодные глаза.

Иштар прикрыла глаза. Если не видеть его лица, должно быть легче.

— Уходи, — сказала она глухо и почувствовала, как рядом с ней дернулся, услышав, Барсбек. — Я не хочу с тобой говорить.

Она, как никто, знала, каким гордым был ее полководец. Знала, что, если она прогонит его, тот не станет упрашивать. Так и случилось. Все еще сидя с закрытыми глазами, Иштар почувствовала колыхание воздуха у лица, а после на нее легонько подул свежий ветер, и она услышала, как зашуршал поднятый полог палатки.

Если Барсбек разлюбит ее, то не разозлится, когда придет время отдавать ее тархану русов. А чтобы разлюбить, он будет меньше на нее смотреть. И больше не будет приходить к ней по ночам в палатку, чтобы согреть. Может, тогда у Иштар получится улизнуть. Она сбежит, и отец не сможет продать ее Саркелу.

Когда Барсбек ушел, она свернулась на мягкой шкуре в клубок и укрылась сверху плащом, чтобы заглушить свои всхлипы. Внутри болело так, как не болело еще никогда. Ни один удар отца не причинял ей такую боль, как когда она прогнала Барсбека, и тот молча ушел. Но Иштар знала: так будет лучше. Так она его сбережет от участи, которую увидела во сне.