— Не забудь про отцов да сыновей вспомнить, когда товары свои станешь по новому торговому пути на юг возить — рабов да меха, воск, мед, когда норманнам втридорога продашь итильское золото. Вспомни про них, боярин, когда привезешь к нам на Ладогу шелка, пряности заморские да вина, да стекляшки янтарные.

Гридница встретила слова Ярослава одобрительными кивками. Часть бояр и до того поглядывала на Гостивита с легкой опаской. А нынче и вовсе косилась неодобрительно. Кто-то даже полы богатого плаща запахнул, мол, чтоб подальше быть.

— Ты меня торговлей не попрекай, князь, — Гостивит, насупившись, угрюмо, исподлобья глядел на Ярослава. — Сколько с нее мы отдаем в ладожскую казну — так ты об том больше всего ведаешь. Сам и дерешь с нас по дюжине пошлин да сборов.

— Так и ты с поклепа начал, боярин, — тот покачал головой и окинул гридницу требовательным взглядом. — Коли торгуется кому на Ладоге славно да прибыльно — следует делиться. Торговля эта кровью нам достается.

Ярослав поднялся с престола да шагнул вперед, стал широко, завел ладони за воинский пояс, чтобы хорошо был виден и меч, и нож, и заговорил снова:

— Мы заключили добрый союз со славным князем Некрасом Володимировичем, скрепили его на днях свадьбой! Проложили ладожскому княжеству торговый путь на юг, теперь для каждого нашего купца найдется у Некраса Володимировича и приют, и подмога!

Князь говорил громко и властно, так, чтобы голос его, отражаясь от стен, был слышен в каждом уголке гридницы и даже за ее пределами, коли вздумает кто подслушивать. Он принялся расхаживать вдоль престола, всматриваясь то в лица верной гриди, то — в боярские. Потрепанный, запылившийся по краям плащ с тихим свистом разрезал воздух всякий раз, как Ярослав стремительно разворачивался и направлялся в другой угол гридницы.

— Любо, гридь? — остановившись напротив дружины, спросил он.

— Любо, княже! — как один, отозвался почти каждый, и дядька Крут среди них.

— Добро, — Ярослав улыбнулся. — Коли дружине моей любо — добро.

Воевода поглядел на боярина — тот грузно опустился на лавку, впрочем, не склонив головы и не спрятав взгляда. Он сцепил толстые пальцы в замок на дородном животе, и длинная борода лежала у него на широкой груди, спускаясь аж до самого пуза. Нынче на вече всяко Гостивит Гориславич принарядился: кафтан у него был будто из самого золота соткан, да в пояс подлинные драгоценные каменья вкручены как-то мудрено.

— Ты про нас-то уж не забывай, князь, — хоть и сел на лавку, но не успокоился боярин. Вот, и сызнова заговорил. — Ответ тебе перед всем вечем держать, не токмо перед молодцами твоими.

— Хорошо ли я держу, Гостивит Гориславич? — Ярослав повернулся к нему, слегка склонил голову на бок.

— Трудно пока судить, — тот пожал плечами — приподнял их, насколько позволяли толстая мощная шея да подбородок. — Ты вот ответь, отчего обещался нам одну княгиню привезти, а приехал — с совсем другой?

— Гостивит Гориславич, ты уж лишку не бери, — заговорил седой старик, сидевший через две скамьи позади боярина. — Довольно с нас нынче.

Что же ты творишь, боярин Гостивит, сукин ты пес, выругался про себя дядька Крут. Добился всего при князевом отце, а нынче сыну его дерзишь, обвинить в чем-то чаешь?! На глаза попался Святополк — вот уж мерзкая рожа! Княжич довольно улыбался чему-то, особо не скрываясь. Забавлялся.

Никак правду ведает?!

Вся гридница смотрела на князя, и наберется в ней лишь дюжина тех, кто знал ответ на вопрос боярина. Коли они не проговорятся, другие однажды расскажут. Такое точно от чужих ушей не утаишь — княжеская дочка сором какой сотворила, батюшку да себя опозорила!

— А тебе от того какая печаль, Гостивит Гориславич? — спросил Ярослав. — Что вечу обещался — так я исполнил. Привез из далекого южного княжества богатое приданое и добрый торговый союз.

Дружина одобрительно загудела, и дядька Крут против воли вновь поглядел на Святополка. Тот так и скалился, довольный. Тотчас в памяти всплыло, как, бывало, по матушкиному научению да при ее всяческом одобрении, маленький Святополк жалился, возводил напраслину на старшего брата пестунам, те, стало быть, передавали все отцу, старому князю Мстиславу. И уж он три шкуры с Ярослава спускал ремнем — на радость младшенькому. Да и княгине, которая мужниного бастрюка терпеть не могла, как не отравила в детстве — загадка великая. Девок ведь всех при князе она потравила, хоть и не доказать ничего. А все же дядька Крут в это крепко верил.

— … послы от Рёгнвальда хёдвинга…

Задумавшись, воевода пропустил добрую часть обсуждения. Очнулся, лишь услыхав знакомое имя — Рёгнвальда хёдвинга он помнил хорошо.

Вроде как угомонился наконец Гостивит Гориславич, и потому принялись обсуждать обычные для веча дела: хороша ли была добыча в походах, как полюдье на новых землях встретили, с тем торговать станет ладожское княжество, с кем у нас мир, а с кем — немирье. Поговорили и про соседей ближайших: ждут, вот, вскорости в гости послов от норманнского хёдвинга. Да-а, близится уже холодная осень, а там рукой подать — и зима. Пойдет ли их князь, как о прошлом годе, по Великому Нево, сам к норманнам — как друг?..