Шрифт:
А объяснение таящегося в этом секрета и загадок, на которые здесь делаются намеки, заключается в том, что этот подлый человек, не имеющий одежд учености, был сыном носильщика в одной из деревень Хорезма.
Как прекрасны жители ал-Малы, если не говорить о Майи, поскольку она совсем не прекрасна [1488] ./267/ Оставив позади годы детства и вступив в возраст зрелости, он, от мягкости воздуха и сладости воды приобрел приятную наружность и красивую осанку, его волосы спускались ниже пояса, а красота его лица заставляла устыдиться месяц; его зубы были подобны блестящему жемчугу, а его рот — улыбающемуся фисташковому ореху, и многие плакали от любви к нему.
1488
Из стихотворения Дур-Рамма, в котором он высмеивает свою любовницу Майя [Мауу]. См. Kitab-al-Aghani, XVI, 119-120, Mu?jam-al-Buldan (в разделе, посвященном аль-Мала) и Ibn-Khallikan (Дур-Рамма) (М. К.).
Однажды в тех местах проезжал мелик Хорезма, и его взгляд упал на него. Он нашел, что лицо его хорошей формы, а его члены не имеют изъянов; и он влюбился в него и был пленен его красотой. Он взял его к себе на службу и сбросил покров стыда. Прошло некоторое время и, обучившись правилам и порядкам, он стал секретарем (davati) мелика, нет, футляром (davati) для его пера лекарством от его болезни и сосудом для его отбросов. И постоянно пользуясь пером, он со временем стал отличать черное от белого [1490] и т.д., пока пух не начал покрывать его щеки и его красота не начала увядать, ибо хорошо известно, что красота юношей мимолетна, как верность женщин.
1489
Из стихотворения Дур-Рамма, в котором он высмеивает свою любовницу Майя [Мауу]. См. Kitab-al-Aghani, XVI, 119-120, Mu?jam-al-Buldan (в разделе, посвященном аль-Мала) и Ibn-Khallikan (Дур-Рамма) (М. К.).
1490
Т. е. он начал изучать основы письма, хотя, возможно, в этих словах заключается какой-то скрытый смысл.
А чувственная любовь — это одержимость, которая бросает пыль в глаза мудрости, но немного воды может погасить пламя этой страсти, и она стихает, как ветер.
Любовь — то, что не уменьшается, и пока она жива, нельзя от нее отвернуться.Интерес мелика со временем, чье воздействие с каждым годом все разрушительнее, превратился в скуку, а его страсть — в безразличие.
Когда я стал старше, я начал бояться жестокости стройных красавиц. Но моя седина сделала меня безразличным к ним даже больше, чем я ожидал. /268/ Я боялся, что они отвернутся от меня, но о чудо! Я сам отвернулся от них.Наконец от двора прибыл указ о том, что Чин-Темур должен отправиться в Хорасан с войском Хорезма и оказать Чормагуну содействие в покорении той страны. Чин-Темур просил дать ему секретаря, но ни один уважаемый человек не захотел сопровождать его в этой экспедиции по двум причинам: во-первых, из-за намерения разорить мусульманскую страну, а во-вторых, из-за неуверенности в конечном результате. Тем не менее мелик Хорасана заставил поехать туда Шараф ад-Дина, и тот вынужденно отбыл в его свите.
Лики безбородых юношей сияют, и зубы их так соблазнительны. Они полны прелести, и движения их тел обещают любовь, и трудно устоять перед их чарами. Но стоит появиться волосам на чистом лице, Как они разлучают друзей, наподобие Смерти [1491] . О ты, кто розовый сад заложил за шипы, Взрастил ты шипы, так ступай и шипы пожинай. Было время, когда говорил я: «Приди же ко мне, о красавец!» Теперь я тебе говорю: «Убирайся, урод!»1491
Абу-Мухаммед Тахир ибн аль-Хусейн. Цитируется в Татиммат-аль-Ятима (М. К.). См. Eghbal’s ed., I, 23.
Ему дали одноглазого осла, и, усевшись на него подобно Даджалу [1492] («оса, едущая на скорпионе в змеиное гнездо»), он отправился в путь, в котором ему пришлось испытать сто тысяч лишений.
Этот извергающий дым негодяй, этот безродный глупец не имел знакомых ни в каком городе, не имел родни ни в каком краю.Пробыл некоторое время на службе у Чин-Темура, он овладел тюркским языком, и помимо него не нанимали других переводчиков.
1492
Предполагается, что Даджал появится верхом на необычном, чудовищного вида осле.
/269/ А в Хорасане в то время царили беспорядок и смятение, и полыхал огонь восстаний и мятежей; но хотя по этой земле прошли войска, и она была вытоптана копытами коней и ногами воинов, население не было до конца уничтожено, поскольку когда какой-то край или селение сдавались монголам, те довольствовались лишь небольшой добычей и десятью элями льна или, в крайнем случае, сотней, сообразно размеру этого места, и отдергивали руку разрушения; и даже если они захватывали селение силой оружия, они, правда, угоняли весь скот и забирали всю одежду, которую находили, но тех, кто спасся от меча, они не мучили пытками и истязаниями. Ибо вначале монголы не обращали внимания на золото и драгоценные камни, но когда в должности был утвержден Чин-Темур, этот вельможа, чтобы показать себя, сделал деньги милыми их сердцам, подобно тому, как Иблис заронил в сердца людей любовь к цветам этого мира и сделал эту любовь источником всех бед. И куда бы он ни являлся, и где бы ни проходили его войска, он облагал налогом тех, кто покорялся, а если какое место бралось приступом, его жителей пытали, пока они не отдавали все, что имели; и даже тогда им не оказывали пощады; а те, кого выгодно было оставить в живых, выкупали свою жизнь за золото, и в наш век большинство людей гордятся тем, что заплатили за свои жизни золотом. И так продолжалось до тех пор, пока Хорасан и Мазендеран не были полностью разрушены жерновами бедствий этой вращающейся мельницы и не упали на землю под ноги Провидения.
1493
Абул-Касим аль-Хусейн ибн Али. Цитируется в Татиммат-аль-Ятима (М. К.). См. Eghbal’s ed., I. 25.
Управление делами этого края к тому времени окончательно перешло в руки Чин-Темура, и возмутители спокойствия отметались, и смутьяны искоренялись. И тогда этот вышеупомянутый негодяй, который после жизни в бедности и нужде стал владельцем верблюдов и верблюдиц и разбогател через кровь сердец вдов и сирот (Всемогущий Господь сказал: «В огне геенны будет это разожжено и будут заклеймены этим их лбы») [1494] , был в благодарность за его прошлую службу и из-за неимения достойных людей назначен улуг-битикчи; и глаза Учения и Величия роняли кровавые слезы, произнося такие слова:
1494
Коран, IX, 35.