Увидел я его в бараке на нарах с потрепанным учебником бухгалтерского учета в руках. Шум вокруг, как в пчелином улье. Кто-то разговаривает друг с другом. Кто-то стонет после побоев охранников. Кто-то вшей трясет из одежды и ругается в сердцах. А он читает «Бухгалтерский учет», да с таким вниманием, будто «Тихий Дон» Шолохова.

Лицо бледное. Скулы острые от худобы. Глаза запавшие, с темными кругами вокруг них. По всему видно, тяжко ему.

Подсел к нему на нары.

«Чем это ты, земляк, так увлечен?» – спрашиваю.

Он вздрогнул испуганно, книжку за спину спрятал, смотрит настороженно, будто подвоха ждет.

«Не бойся, – говорю, – я бухгалтером до войны работал. Вот книжку знакомую увидел и подошел. Что, не пришлось доучиться?» – «Не пришлось». – «А родом из каких мест?» – «Из Ставрополя». – «Соседи. Я – с Дона. Почти земляки».

Так, слово за слово, разговорил его. Узнал судьбу паренька, перестал удивляться его худобе и затравленности. Жил он как лишний рот у мачехи. Еле-еле сводил концы с концами в техникуме. А потом – война, ополчение, плен.

Говорил со мной медленно, монотонно, вроде как не желал разговаривать. А у самого глаза от слез стеклянные.

«Ты чего такой замороженный?» – спрашиваю его.

«Есть, – говорит, – хочу. Еле языком ворочаю от голода и бессилия».

«Да, худо, парень. И рад бы помочь, но нечем… Вот поворожить могу, судьбу твою предсказать».

Приврал я, конечно. Никогда в жизни не гадал, но видел, как это цыганки станичным женщинам делали. Взял его правую ладонь, по линиям туда-сюда пальцем поводил и пошел всякую отсебятину плести, а главное – что его впереди ждет свободная жизнь.

Не заметил, как вокруг любопытствующие собрались – русские, украинцы, поляки. Уши развесили. Глазеют. Потом стали наперебой предлагать, чтобы я и им погадал.

Я отказываюсь. Не дай бог чушь сморозить, разоблачат, прибьют до смерти.

Вдруг один из поляков говорит: «Солдат, погадай. Хлебом заплатим».

Им Красный Крест помощь продуктами оказывал. Поэтому они не так голодали, как мы. Но все же в неволе находились. Хотели в завтрашний день заглянуть. А мне бы хлебца для заморыша добыть. Да и сам я мало чем от него отличался – живот под ребра подвело.

Выбрал одного из поляков, про которого краем уха слыхал, что он судился с братом из-за земли и что в семье у него одни девки. Этого, конечно, мало для «провидца», но о других и такой информации не было, а значит, и надежды на кусок хлеба.

Минуты три-четыре бороздил я извилины на его ладони. Губами шевелил, будто молитву читал. А сам все продумывал, што бы ему такого правдоподобного завернуть?

Тишина в бараке установилась гробовая. Куда все разговоры и занятия подевались? Кто чуда ждет от гадания, кто посрамления моего, но все молчат. Нервы, как тетива на луках, напряжены.

Ну и пустил я свою стрелу.

«Ты из сельской многодетной семьи, – говорю. – Жена твоя тоже селянка. Простодушная и верная женщина. Но рожает тебе одних дочек». – «Это так!» – взволнованно выдохнул поляк.

И по бараку пронесся легкий шелест одобрительных шепотков.

«Тебе всегда трудно жилось, – продолжил я. – Затирали богатеи. Да и родной брат, судя по линиям судьбы, тоже камень за пазухой против тебя таил».

Большой палец левой руки на его запястье держу, прощупывая пульс, а свою голову над ладонью поляка хилю, чтоб глаз моих не видно было.

При словах о брате он заволновался сильнее, пульс чаще забился.

«Вроде ты даже судился с братом за землю…»

Тут у него сердце чуть ли не из горла стало выскакивать.

«Да, судился», – простонал крестьянин.

«Вот это да! – ахнули зрители. – Не иначе, черти пособляют гадальщику?»

Дальше было легче сочинять. Пошли посулы жизни трудной, со многими испытаниями, но в конце концов – свободной и независимой, что будет он жить своим хозяйством и дочек удачно замуж выдаст.

Разобрало моего поляка так, что он к буханке хлеба еще и банку рыбных консервов добавил – невиданное богатство в лагерных условиях.

У нас со ставропольцем был большой праздник. Еще и соседей по нарам угостили.

– Надо же, батя, какие у тебя таланты! Никогда о них не подозревал, – восхитился Валентин отцовским рассказом.

– Так я и сам не подозревал. Человек много чего про себя не знает, покудова жизнь не тряхнет его посильнее.

– Яша, а што с пареньком тем сталось? Ты с ним после войны не списывался? – поинтересовалась Оксана Семёновна.