– Яков Васильевич, да ты еще и философ ко всем прочим талантам? – без иронических ноток произнес Валентин. – В корень зришь!

– Токо что осенило.

– Видишь, как полезно гулять на свежем воздухе?

– Притомился я с отвычки. Посидеть бы.

– Сейчас организуем передых. Я для тебя дровяную плаху вынесу.

Они воротились к сараю. И Валентин вытащил наружу и поставил под стену с облупившейся побелкой большой чурбак от комельной части яблоневого ствола, на котором вчера рубил дрова.

Отец умостился на нем, подставив лицо нежарким лучам осеннего солнца. Сложил ладони поверх т-образного костыля и продолжил свои неспешные стариковские размышления:

– При Ленине и большевиках все перевернулось вверх тормашки. Вначале голутвенные казаки, наслушавшись посулов про золотые горы и молочные реки, супротив домовитых поднялись. Потом кучерявые комиссары с латышами и другими инородцами наехали и начали коцать всех подряд – и богатых, и середняков, и голутву, если кресты георгиевские имели или еще как-то уважение к старой власти выказывали. Дон кровавой юшкой потек. Куда бечь? Где спасатса? Как жить, если некому стало землю обрабатывать? Тьма народу загинула. Кого порубали. Кого постреляли. Кого живьем закопали, бывало и такое. Кого тиф покосил, кого – голодный мор. Мои родители в двадцатом, после продразверстки, с голоду померли. Даже, где их могилки, не знаю, штоб вам показать да последний поклон отдать.

Старик притих, хлюпая носом, потом высморкался и продолжил говорить:

– Страшный покос уполовинил страну. Но выжившие мало-помалу начали в период нэпа хозяйства подымать из разрухи. И к тридцатым годам более-менее оклемались. Живностью обзавелись, отстроились, детей нарожали. А тут тебе – новое испытание, колхозы! Да не те коллективные хозяйства для совместной обработки земли, что люди сами начали затевать в это время, а поголовный загон в артели, с раскулачиванием и высылкой несогласных единоличников, с беспределом дуралеев от власти, с репрессиями Ежова и Берии, с новым голодомором, устроенным сверху.

Эту беду пережили, грянула война, массовая гибель народа, разруха, обнищание, опять голод. Как Гитлера и его орды одолели, а заодно и европейских прихвостней, одному Богу известно. Откуда народ силы брал? Как сумел наладить выпуск оружия, техники, снарядов, мин, патронов?

– Видимо, Сталин оказался неплохим организатором в той, кризисной ситуации? Смог собрать нужную команду соратников, народ объединить, сжать в грозный кулак. Даже с капиталистами и церковью нашел общий язык, – высказал свои мысли Валентин.

– Да, – согласился Яков Васильевич, – смог, хоть и жестокими мерами, но мобилизовал все силы на борьбу с германцами. Кнутом и пряником. Отступать без приказа будешь – свои же заградотряды расстреляют. В глотку врагу вцепишься, наградой командование не обойдет. Сам вождь сутками напролет глаз не смыкал и народ жилы рвать заставил. Так победу ковал. Так после войны поднимал промышленность, науку и сельское хозяйство. Повыкорчевал ленинских комиссаров из власти, дал подняться многим башковитым выходцам из глубинки. И страна при его жизни встала в полный рост.

– Хочешь сказать, что он и был настоящим садовником?

– Я так думаю. И не только я, а большинство людей из моего поколения, переживших войну и послевоенное возрождение страны.

– А каково мнение другой части населения, тех, кто гнил и умирал в лагерях, бесправно мучился в ссылке? Они тоже считают его садовником, а не палачом?

– Кто-то считает, кто-то не считает. Только их было гораздо меньше тех, кто искренне поверил планам Сталина в строительство могучей и справедливой страны. Люди жили общими идеями, работали на их достижение не покладая рук. А недостатки и ошибки считали неизбежными в большом деле. Общая беда и общая победа в войне, общие усилия по одолению разрухи объединили всех. Был подъем духа народа, была и вера в государство. Такой атмосферы одной агитацией за советскую власть не создашь. Братья и сестры твои в это время высшее образование получили. Как говорится, в люди вышли. Разве не так? Значит, была возможность для подъема? Сверху заботились об этом, из Кремля.

– Наверное, ты прав. Просто я еще никак не могу до конца определиться со своими оценками прошлого и роли руководителей нашей страны. Все сомнения мучают: одни так пишут, другие – эдак. Вроде и сделан колоссальный рывок в развитии страны, как писал Черчилль: «От сохи… до атомной бомбы». Но в то же время сколько несправедливости было, доносов, репрессий? Сложно понять, где – правда, а где – передергивание фактов.

Яков Васильевич внимательно посмотрел на сына. В кончиках его бескровных и пересохших губ затеплилась едва заметная улыбка:

– Так твое-то поколение училось уже по учебникам, написанным после двадцатого съезда партии. Там напутали, как кошка пряжу. Концов не найдешь. А я все, что происходило в стране, своими глазами видел. И гнев, и милость вождей на себе испытал. Мне придумки политических писарчуков ни к чему.

Вот про период правления Хрущева скрозь гутарят «оттепель, оттепель»… А для кого она, та оттепель? Это ж при нем с крестьян сызнова жилы тянуть начали. Участки приусадебные урезали, живность и садовые деревья налогами обложили. Вместо пшеницы и ржи кукурузу заставили выращивать. Опять до голодного пайка население довели. До восстания рабочих в Новочеркасске в 1962 году. Да и поубивали возмущенный народ.