А оттепель та, как я понимаю, только для сорной породы началась. Для всяких губошлепов, никогда не живших народными заботами. Им бы только до власти добратса, до казны государственной, да трудовому люду карманы и души выворачивать. Ради этого и вся ихняя брехня про свободу совести и права человека. Не так, что ли?

– Так, так, отец! – заулыбался Валентин. – Лучшего публициста для «Правды» не найти. Только думаю, что и там без купюр подобные размышления не напечатают. Зациклятся на достижениях социалистического периода, а всю остальную мужицкую правду отрубят, как в прокрустовом ложе.

– И я кумекаю, што никто такое не напечатает и не возьмет в толк, пока не придет в Кремль настоящий сын трудового народа и не наведет порядок в нашем большом курене. Как в песне поется: «От Москвы до самых до окраин». Без этого наша сермяжная правда в Кремле никому не нужна.

– Батя, я на эту тему подходящее выражение вспомнил: «Жаловаться Ельцину на Чубайса все равно что Гитлеру – на жестокость гестапо».

– Смачно сказано! Это кто ж так припечатал?

– Точно не помню. Кажется, генерал Лебедь.

– Этот может. Славный земляк. В народе о нем добре отзываются. Гутарят – твердой рукой придушил войну в Приднестровье. За неделю-две управился с тем, што его предшественник год не мог сделать.

– Так точно! Вытер сопли генерала Неткачева с репутации четырнадцатой армии. – Валентин собрался поговорить с отцом о военных событиях на Днестре, к которым имел прямое отношение.

Но старик устало зевнул и предложил:

– Пойдем уже в хату. Чтой-то сомлел я на солнышке. Прилечь тянет.

– Пожалуй, что для первого уличного моциона вполне достаточно, – согласился сын. – Завтра, если погода не испортится, еще прогуляемся.

На верхней ступеньке отец вновь остановился перед открытой дверью. Постоял, наблюдая за плывущими над домом облаками, тяжело вздохнул и сказал:

– Каждый раз, когда захожу в хату или выхожу на улицу, с ужасом вспоминаю дверь нашего барака в концлагере. Не дай бог никому такой памяти!

– Расскажешь?

– Не зараз. Передохну чуток, подремаю. Сморило от свежего воздуха.

– Ну вы и гулены! – встретила мужа и сына удивленным восклицанием Оксана Семёновна. – Я уже и баранинки успела раздобыть, и харчо приготовила, и с синенькими потушила, а вы все не вертаетесь. Сбиралась итить за вами.

– Мам, погода-то какая! Рай! А рай разве кто-то по доброй воле спешит покинуть? Никто. Даже падшие ангелы и те не дюже рвались на нашу грешную землю. Так? – Валентин приобнял мать за плечи. – К тому же мы с батей расфилософствовались дюже, как депутаты на заседаниях Верховного Совета. Решили свою власть устанавливать.

– Где ж это?

– Ну, для начала – в своей хате.

– На кой ляд она здеся?

– Чтоб все жильцы в одну сторону тянули житейскую лямку, а не в разные.

– А как зараз не накормлю, куды потянете?

Валентин захохотал и весело проговорил:

– Видишь, батя, какой народ у нас ушлый? Ленина назубок знает, его работу «Удержат ли большевики государственную власть?». Он там примерно так же написал, что удержат, если монополизировать государством весь хлеб и выдавать по карточкам только тем россиянам, кто лоялен к большевикам. Так что лучше консенсус в хате не нарушать. Иначе будет установлен однозначный матриархат, диктатура в юбке.

Оксана Семёновна недоуменно глядела на сына, пытаясь понять его околесицу, потом махнула полотенцем и скомандовала:

– А ну, мыть руки – и за стол!

– Есть, товарищ генерал! – вытянулся по стойке смирно Валентин.

– Да уж не спускался ли ты в погреб за наливкой? – полюбопытствовала мать, не понимая природу веселости своего чада.

– Никак нет! – отчеканил продолжающий дурачиться полковник. – В погреб не спускался, наливку не пил. А вот кислорода хватанул с избытком, в этом сознаюсь.

– Ну ты артист!

– Да какой там? Неважная копия с батьки, не больше того. Просто день погожий и настроение такое же. А про наливку ты в самый раз вспомнила. Стаканчик не помешает.

– Так на здоровье! Яша, ты с нами сядешь чи полежишь, а потом пообедаешь?

– Трошки отдохну. Позжей похлебаю твоего запашистого варева. Дух по всей хате стоит.

– Надо ж сынка побаловать.

– Вот и выяснили, кто из нас детей да внуков больше балует. А то все на меня пыталась свешать. «Забаловал младшого!» Кто давеча гутарил?