Шрифт:
4
Пробудился дракон и поднял Янтари грозовых зрачков. Первый раз он взглянул сегодня После сна десяти веков. И ему не казалось светлым Солнце, юное для людей. Был как будто засыпан пеплом Жар пылавших в море огней. Но иная радость глубоко В сердце зрела, как сладкий плод. Он почуял веянье рока, Милой смерти неслышный лет. Говор моря и ветер южный Заводили песню одну: «Ты простишься с землей ненужной И уйдешь домой, в тишину. О твое усталое тело Притупила жизнь острие. Губы смерти нежны, и бело Молодое лицо ее». 5
А с востока, из мглы белесой, Где в лесу змеилась тропа, Превышая вершину леса Ярко-красной повязкой лба, Пальм стройней и крепче платанов, Неуклонней разлива рек, В одеяньях серебротканых Шел неведомый человек. Шел один, спокойно и строго Опуская глаза, как тот, Кто давно знакомой дорогой Много дней и ночей идет. И казалось, земля бежала Под его стопы, как вода, Смоляною доской лежала На груди его борода. Точно высечен из гранита, Лик был светел, но взгляд тяжел... Жрец Лемурии, Морадита, К золотому дракону шел. 6
Было страшно, точно без брони Встретить меч, разящий в упор, Увидать нежданно драконий И холодный и скользкий взор. Помнил жрец, что десять столетий Каждый бывший здесь человек Видел лишь багровые сети Крокодильих сомкнутых век. Но молчал он и черной пикой (У мудрейших водилось так) На песке пред своим владыкой Начертал таинственный знак: Точно жезл, во прахе лежавший, — Символ смертного естества, И отвесный, обозначавший Нисхождение божества, И короткий, меж них сокрытый, Точно связь этих двух миров... Не хотел открыть Морадита Зверю тайны чудесной слов. 7
И дракон прочел, наклоняя Взоры к смертному в первый раз: «Есть, владыка, нить золотая, Что связует тебя и нас. Много лет я провел во мраке, Постигая смысл бытия, Видишь, знаю святые знаки, Что хранит твоя чешуя. Отблеск их от солнца до меди Изучил я ночью и днем, Я следил, как во сне ты бредил, Переменным горя огнем. И я знаю, что заповедней Этих сфер, и крестов, и чаш, Пробудившись в свой день последний, Нам ты знанье свое отдашь. Зарожденье, преображенье И ужасный конец миров Ты за ревностное служенье От своих не скроешь жрецов». 8
Засверкали в ответ чешуи На взнесенной мостом спине, Как сверкают речные струи При склоняющейся луне. И, кусая губы сердито, Подавляя потоки слов, Стал читать на них Морадита Сочетанье черт и крестов: «Разве в мире сильных не стало, Что тебе я знанье отдам? Я вручу его розе алой, Водопадам и облакам; Я вручу его кряжам горным, Стражам косного бытия, Семизвездию, в небе черном Изогнувшемуся, как я, Или ветру, сыну Удачи, Что свою прославляет мать, Но не твари с кровью горячей, Не умеющею сверкать!» 9
Только сухо хрустнула пика, Переломленная жрецом, Только взоры сверкнули дико Над гранитным его лицом И уставились непреклонно В муть уже потухавших глаз Умирающего дракона — Повелителя древних рас. Человечья теснила сила Нестерпимую ей судьбу, Синей кровью большая жила Налилась на открытом лбу, Приоткрылись губы, и вольно Прокатился по берегам Голос яркий, густой и полный, Как полуденный запах пальм. Первый раз уста человека Говорить осмелились днем, Раздалось в первый раз от века Запрещенное слово: «ОМ»! 10
Солнце вспыхнуло красным жаром И надтреснуло. Метеор Оторвался и легким паром От него рванулся в простор. После многих тысячелетий Где-нибудь за Млечным Путем Он расскажет встречной комете О таинственном слове «ОМ». Океан взревел и, взметенный, Отступил горой серебра. Так отходит зверь, обожженный Головней людского костра. Ветви лапчатые платанов, Распластавшись, легли на песок, Никакой напор ураганов Так согнуть их досель не мог. И звенело болью мгновенной, Тонким воздухом и огнем Сотрясая тело вселенной, Заповедное слово «ОМ». 11
Содрогнулся дракон и снова Устремил на пришельца взор, Смерть борола в нем силу слова, Незнакомую до сих пор. Смерть, надежный его союзник, Наплывала издалека. Как меха исполинской кузни, Раздувались его бока. Когти лап в предсмертном томленье Бороздили поверхность скал, Но без голоса, без движенья Нес он муку свою и ждал. Белый холод последней боли Плавал по сердцу, и вот-вот От сжигающей сердце воли Человеческой он уйдет. Понял жрец, что страшна потеря И что смерти не обмануть, Поднял правую лапу зверя И себе положил на грудь.