Внимали равнодушно мыВолненью древнего размера,Не увела нас тень ГомераНа Илионские холмы.И только Пушкин из углаУвидел белыми глазамиПолет встревоженного намиМалоазийского орла.
84
Внимали сонно мыПевучести размера.Тень не вела ГомераНас на свои холмы.Но Пушкин из углаНезрячими глазамиУвидел взлет над намиЗевесова орла.
85
Скучали мыОт чар размера,Нас стих ГомераЗвал на холмы.
86
Когда внимали равнодушно мыВолненью величавого размера,Напрасно нас манила тень ГомераК себе на Илионские холмы.И только белый Пушкин из углаУвидел неподвижными глазамиШирокий лет встревоженного намиМалоазийского орла.
87
Когда спокойно так и равнодушно мыВнимали музыке священного размера,Напрасно за собой звала нас тень ГомераНа Илионские, туманные холмы.Но Пушкин мраморный увидел из углаНезрячими, навек спокойными глазамиПолет торжественный встревоженного намиМалоазийского, бессмертного орла.
88. Дочь Змия
Простерла Змея на горячих ступеняхЗеленой туникой обтянутый стан,Народ перед нею стоит на коленях,И струны звенят и грохочет тимпам.И девочке чудно, как выгнуты луки,Как рвутся слоны, как храпит жеребец,Но вот перед ней простирающий рукиДвурогой тиарой увенчанный жрец.«О, дочь Грегору, венценосного Змия,Найденная князем, не знавшим жены,На склонах Агира, в долине Хэмиэ,Где Урр, низвергаясь, гремит с крутизны.Два славные года ты правишь над нами,И сборщикам некуда деть податей,Пшеница сам-десять, отлично с быками,И жены рожают здоровых детей.Во храме двухтысячестопном со мноюЖрецы ежедневно твой славят приход,Питаясь высокостоящей луною,Священный рубин еженощно растет.Да примет царевна молитвы святые,Народ-змиеносец, молитвы — твои,Склонитесь же люди, венчайте дочь Змия!»Вдруг голос: «Убейте отродье змеи!..»Сто рук поднялось над седой головою,Сто ног замесило кровавую грязь,И вторило эхо немолчному вою,Над мертвым отгулами камня глумясь.И встала царевна с горячих ступенейИ тонкую руку простерла вперед:«Свершилось, свершилось — священных оленей,Крылатых оленей я слышу полет.Отец мой, отец мой, к тебе, семиглавый,В небесные, черные степи твои,Иду приобщиться немеркнувшей славой,Двенадцатизвездной твоей чешуи».21 февраля 1921
89
Июльский день. Почти пустой музей,Где глобусы <...> тетради,Гербарии, как будто Бога ради,И черный шлем мифических князей.Свиданье двух скучающих друзей,Гуляющих в прохладной колоннаде,И сторожа немые — не укради,И с улицы зашедший ротозей.Но Боже мой, <...> пепелище,Когда луна совьет свое жилищеИ белых статуй страшен белый взгляд,И слышно только с площади соседней —Из медных урн изогнутых наядБегут воды лепечущие бредни.
90. Вечер
За тридцать лет я плугом ветеранаПровел ряды неисчислимых гряд,Но старых ран рубцы еще горятИ умирать еще как будто рано.Вот почему в полях МедиоланаЛюблю грозы воинственный раскат:В тревоге облаков я слушать радДалекий гул небесного тарана.Темнеет день, слышнее кровь и грай,Со всех сторон шумит дремучий край,Где залегли зловещие драконы.В провалы туч, в зияющий изломЗа медленными зовами углом<...> легионы
91. Пантум
Какая смертная тоскаНам приходить и ждать напрасно.А если я попал в Чека?Вы знаете, что я не красный!Нам приходить и ждать напрасноПожалуй силы больше нет.Вы знаете, что я не красный,Но и не белый, — я — поэт.Пожалуй силы больше нетЧитать стихи, писать доклады,Но и не белый, — я — поэт,Мы все политике не рады.Писать стихи, читать доклады,Рассматривать частицу «как»,Путь к славе медленный, но верный:Моя трибуна — Зодиак!Высоко над земною сквернойПуть к славе медленный, но верный,Но жизнь людская так легка,Высоко над земною сквернойТакая смертная тоска.
Приписываемые Гумилеву стихотворения
92
Три лестницы, ведущие на небо,Я видел. И восходят по однойИз них взалкавшие вина и хлеба.Она висит над страшной глубиной,Из мрамора, но точно кружевная,Озарена пылающей луной.Вокруг нее каскады, ниспадая,Кипят, доколь их может видеть взгляд,И пестрых птиц над ними кружит стая.И так сверкает этот водопад,Как будто царь неизмеримо щедрыйАлмазов белых сыпет бездне клад.А наверху, где пинии и кедры,Там розы алым соком налитыТак, что черны их бархатные недра.По ней идут спокойные четыС приятной важностью, неторопливоВ сознаньи необорной правоты.И всё — Господня вызревшая нива,Все гости, приглашенные на пирХозяином, что ждет нетерпеливо.И каждый гость калиф или эмир,Великий визирь иль купец почтенный,Хотя бы в мире беден был и сир.Зеленые чалмы хаджей священны,Бурнусы белы, словно лилий цвет,И туфли, шелком шитые, священны.Сильнее пахнут розы, ярче свет.Вот в зале, где семьсот мильонов гурийИ юношей, их встретит Магомет.И все они омоются в лазури.Я одного из них остановил.Как знать, кого — Гаруна ль аль-Рашида,Тимур то был, Гафиз иль Боабдил,Но я такого царственного видаДосель не зрел. Меня с участьем онСпросил: «Какое горе иль обидаТебя волнует, чем ты потрясен,Что губы у тебя дрожат и руки?Тебе ответить — для меня закон».И я сказал: «Эффенди, не от скукиРождается назойливость моя,Сомненье лишь мои рождает муки.Ответь мне, почему не вижу яВ обитель нег идущих женщин юных,Жемчужины земного бытия?От них и песнь рождается на струнах,И делается слаще сок гранат,И мы о них мечтаем, как о лунах.Ответь мне, где отрада из отрад —Ах, даже плакать нам о ней отрада —Чьи речи и <...> и пьянят,Чей рот — цветок заоблачного сада,Где та, кого я так давно желал,Где лучшая из жен — Шехеразада?»Вокруг поток крутился и сверкал,И лестница все выше убегала,А я, на белый мрамор пав, рыдал.Мой собеседник, удивлен немало,Сказал: «Ты, друг, безумием томим:Как женщина, она землею стала».И я ушел, не попрощавшись с ним.
93
Низкорослый, большелобый,Эстетический пробор,Но в глазах ни тени злобы,Хоть он критик с неких пор.Он в газетах пишет... — ой ли?И под силу ли емуВ этом авгиевом стойлеУспокоить кутерьму?И такие ль ГеркулесыС ярким пламенем в глазах,Попадая в лапы прессы,Забывали стыд и страх?А он мог бы быть свободным,Как форель в ее реке,Быть художником голоднымНа холодном чердаке.
