— Что с Сашей, хватит молчать!

— Она в больнице, ночью стало хуже — начинает Лялька.

— Я не понял, она давно в больнице?

— Почти два месяца — мямлит она.

— Ты знала, Грозин кто еще? — ору я — Бельских, и ты знал? Почему мне никто не позвонил?

— Никто не знал, не ори — грубо обрывает меня Бельских — Лялька узнала только сегодня ночью, ей врач позвонил.

— Я хотела сразу звонить тебе, ведь ты должен знать — замолкает она, а потом продолжает — Паша после вашей загородной поездки уехал в командировку. Звонила ему, чтобы дал твой телефон — Лялька всхлипывает снова — но он недоступен. Тогда я вспомнила, что была в гостях у Саши, когда она жила с Виком, и поехала к нему на такси. Он уже тебе позвонил. Она никому не говорила, Алекс, никому. Потому, что знала, нельзя ей...

Лялька снова начинает реветь, Вик сжимает руль, а я начинаю закипать по-настоящему. Они что, собираются молчать до самого Питера?!

— Так, у вас минута, чтобы рассказать, что происходит?! Что будет потом, узнавать не рекомендую. Итак, что с Сашей?

Всхлипы с заднего сиденья становятся громче, а я уже вспомнил все самые страшные болезни, о которых когда-либо слышал.

— Да, что же ты поделаешь — хлопаю себя по коленям — Вик, давай ты, я не выдержу этого.

— Беременна она — сухо отвечает Бельских.

Беременна...

В этот раз не могу говорить я, и усилившиеся рыдания Ляльки уже не кажутся мне неуместными.

Шок — слишком слабое описание того, что я чувствую. Теперь мне понятны слезы Ляльки и сжатые, как у бульдога челюсти Вика. У Саши будет ребенок, если ее организм справится. Да, я читал заключения из ее папки, и они неутешительны. Вздыхаю, хлопаю по плечу Бельских и выдаю стандартную речь о том, что все будет хорошо, Сашка справится, медицина шагнула... да плевать мне, если честно, куда она шагнула. Мне сейчас самому шагнуть в открытую дверь хочется, потому что Саша беременна от Бельских.

Или?

Всхлипы на заднем сиденье прекращаются, а Вик впервые за всю поездку поворачивается ко мне и смотрит так, словно я сейчас оскорбил его и всю его семью до седьмого колена.

— Что? — развожу руками — что опять не так-то? Я с вами не навязывался, могу вызвать такси и поехать домой.

— Она от тебя беременна, придурок — в спинку моего кресла прилетаю удар, а потом еще один — сволочь ты Межницкий! Сашка там... а ты, а ты... Останови, Вик! Пусть домой едет! Мамонт толстокожий!

— Ляль, успокойся, он в шоке.

Строгий голос Вика заставляет ее замолчать, но лучше бы она продолжала лупить в кресло и обзывать меня. Потому что я убит, размазан, меня нет. Не верю в свое счастье. Этого не может быть. Мы же даже не задумывались об этом, и сейчас... все события выстроились словно по линейке. — Я думал это твой ребенок, вы же собирались — говорю я.

— У нас не было ничего — бросает Вик.

— Не было — зачем-то повторяю я.

Вот теперь точно все сложилось, все стало понятным и простым. Потому, что мой ребенок и его мать будут жить со мной. Это не обсуждается. А если ребенка спасти не удастся — холодком заползает червячок сомнения и замирает где-то в груди. Нет, все будет хорошо. Как там я говорил про медицину? Шагнула она и далеко. Будут в моей жизни и Саша, и ребенок, зря я что ли строю большой дом.

— Что говорил тебе врач, Ляль? — поворачиваюсь к ней и с тревогой всматриваюсь в лицо — все плохо или есть шанс?

— Шанс есть — немного помолчав говорит Ляля — она поэтому там и лежит. Я проверила в интернете, клиника частная, хорошая, но врачи тоже не все могут. Никто не знает, что послужило причиной вчерашнего резкого ухудшения состояния. Все было стабильно.

— А подробнее? — нервничаю я.

— Он много говорил, а я так разнервничалась, что половину слов пропускала. Я же ничего не знала! Звонила ей все это время, разговаривали, но она ни разу даже не намекнула о беременности!

— Оля, что врач сказал? — не выдерживаю ее отступлений от темы.

Почему мочала — это мы у Саши выясним. Со мной все понятно, а сестре почему не говорила?

— Врач сказал, что у нее неправильно расположена плацента и рубцы, сказал, ей два месяца надо продержаться любыми способами, а там кесарево.

Киваю, больше своим мыслям, чем Ляльке. Клиника, говоришь, хорошая? Проверим сегодня.

Через два часа мы садимся в Пулково. Как ни крути, а частный самолет — это очень удобно, спасибо Бельских старшему.

Ночной Питер встречает нас моросящим дождем, и выйдя из здания аэропорта, мы сразу прячемся под ближайший навес. Питерская весна — отдельное время года. Никогда ее не любил. Поднимаю ворот куртки и впервые жалею, что у нее нет капюшона. Пытаюсь продолжить разговор с Лялькой, пока Вик вызывает такси. Чувствую, что это необходимо. Она как замороженная рядом со мной, не понимает как себя вести, бояться или нет. Видимо, Грозин ей ничего не рассказал. Оно и понятно, не для девичьих ушей информация. Сама она спрашивать не будет, догадываясь, что есть причины, по которым Грозин не упек меня за решетку.