в

сочетании

с

демонстративной

антибуржуазностью и пророческим пафосом. Вскоре отошел от литературы, стал торговым агентом в Эфиопии.

Гитара в стихах Артюра Рембо составляет часть изысканнотонкого пейзажа: «И в памяти всплывает Генриетта, / Прелестный полустанок в сердце гор, / Где синие танцуют дьяволята, / Сбежавшие на воздух, на простор. / Зеленая скамья, где под гитару / О рае грозовом поет ирландка. / Потом в столовой гомон спозаранку, / Возня детей и щебет клетки старой».

Картина вполне мирная, акварельно-чистая, написанная рукой мастера.

В стихотворении «Руки Жанны Марии» поэт сам себе задает вопрос: «Иль бабочек они ловили, / Сосущих на заре нектар? / Иль яд по капелькам цедили / Под неумолчный стон гитар?»

Сказано хоть и непонятно, однако красиво.

Впрочем, «гитары» — это, скорее всего, вольность переводчика В.Дмитриева, поскольку этот же фрагмент в интерпретации В.Парнаха звучит иначе: «Под заревой голубизною / Ловили золотых цикад, / Спеша к нектариям весною? / Цедили драгоценный яд?» Берем перевод Павла Антокольского — и здесь нет гитары: «Или подобно шелкопрядам / Сучили синий блеск они, / Иль к склянке с потаенным ядом / Склонялись в мертвенной тени?»

Как бы там ни было, но гитара в первом переводе не разрушает хрупкую гармонию стиха.

СЕЗАРИУ ВЕРДЕ

Верде, Сезариу (1855–1886) — португальский поэт.

В проникновенной португальской лирике до обидного редко упоминается гитара. В стихах Сезариу Верде встречаются лира, флейта, кларнет, труба, есть даже «горних сфер звучанье». Обращаясь к продажной критике, отвергающей его стихи, поэт вскользь и с отрицательным оттенком упоминает гитару: «И рукописи мне приходится доныне / Охапками сжигать с отчаянья в камине. / Как, пресса, ты жалка! / Ты эпиграмм моих — и тех не стоишь, шлюха… / Бьет полночь. От дождя лоснится тротуар, / Но веселится чернь. Плеск луж и звон гитар — / До-коль! — мне ранят ухо». Полночный мрак, слякоть, улица, на которой веселится хмельная толпа, равнодушие издателей, бедность и забвение — все это заставляет его сравнивать свою судьбу с судьбой чахоточной девушки, вынужденной день-деньской зарабатывать на хлеб насущный глаженьем белья.

Уместное сопоставление, ибо и сам Сезариу Верде прожил всего 31 год!

Неудивительно, что игра гитары не по душе больному отчаявшемуся человеку.

ИННОКЕНТИЙ ФЁДОРОВИЧ АННЕНСКИЙ

Анненский, Иннокентий Федорович (1855–1909) — русский поэт. В лирических стихах (сборники «Кипарисовый ларец», 1910, «Посмертные стихи», 1923) — трагедийная напряженность, тонкий психологизм. Критические статьи («Книга отражений», т. 1–2, 1906–1909). Переводы, в том числе трагедий Еврипида.

Иннокентий Анненский в 1906 году написал стихотворную пьесу «Фамира-кифаред», жанр которой он определил как «вакхическая драма». Сюжет ее опирается на трагедию Софокла, не дошедшую до наших времен. Сын фракийского царя Филаммона и нимфы Аргиопы, юный Фамира, вырос талантливым, но высокомерным. Его страстью была кифара, струнный музыкальный инструмент, сделанный из рогового панциря черепахи (кстати сказать, слово «гитара», известное всем, филологи, в частности Макс Фасмер, этимологически выводят именно из древнегреческой «кифары»). Охота, ратные подвиги, богатство и даже красота женщин не привлекали гордеца.

Когда в хижине Фамиры появляется Нимфа, его родная мать, он, не узнав ее, про себя восклицает: «Га… женщина. Из моего шатра! / Уж завелись поклонницы талантов, / Блудливые менады — точно моль / В плаще, который позабыли выбить». И, обращаясь к гостье: «Я — нищий кифаред… / Женам / Я не играю, я играю звездам».

Фамира бросает вызов музам, и одна из них, Евтерпа, покровительница лирической поэзии, соглашается принять участие в состязании. Юноша преисполнен уверенности в своей победе: «Я буду как титан, / Похитивший с небес огонь, но людям / Я дам огонь и чище, и нежней…»

Самонадеянность погубила героя драмы. Слушая музу, он понял, что проиграл: «Да, до сих пор себе / Не объясню я, что со мною было: / Глядел ли я иль слушал? Облака ль / Там надо мной звучали, или струны / Рождали в небе формы, а закат / Был только нежной гаммой?..» Расплата оказалась жестокой — Фамира ослеп.

Бог Гермес, который появляется в финале, предрекает гордецу нищету, скитания, голодную старость, но утешает: «Я на груди / Твоей, слепец, велю повесить доску / С тремя словами: «Вот соперник муз».

Содержание пьесы неоднозначно и предполагает несколько трактовок.

Осип Мандельштам в 1913 году писал в своем отзыве на книгу Анненского: «Пока Фамира был причастен музыке, он метался между женщинами и звездами. Но когда кифара отказалась ему служить и музыка лучей померкла в выжженных углем глазах, он, жутко безучастный к своей судьбе, сразу становится чужд трагедии, как птица, что сидит на его простертой ладони». Зная трагическую судьбу Мандельштама, безвинно сгинувшего в сталинских лагерях, трудно удивляться его пессимизму.