Я могла бы заводить Джереми, но не Утера, и Дойла я тоже не хотела заводить по той же причине. Они оба были лишены этого аспекта жизни. Утер – потому что был изгнанником и женщин его размеров здесь не было. Дойл – по капризу королевы.

Он взял спальные мешки, положил их на пол между кроватью и стеной и сел на край кровати.

– Могу ли я увидеть твою рану, принцесса?

Я села рядом с ним, огладив подол рубашки, и протянула ему левую руку.

Он взял ее обеими руками, поднял, согнул в локте, чтобы видеть лучше. Его пальцы ощущались крупнее, чем должны были, и интимнее, чем были.

– Глубокая; некоторые мышцы порваны. Должна болеть.

С последними словами он поднял на меня глаза.

– Кажется, я сейчас ничего не чувствую, – сказала я.

Он положил руку мне на лоб – такую теплую, что казалась почти горячей.

– Ты прохладна на ощупь, принцесса. – Он покачал головой. – Надо было мне раньше заметить, у тебя шок. Не сильный, но не заметить – это была моя беспечность. Тебе нужно целительство и тепло.

Я отняла руку. Ощущение скользнувших его пальцев заставило меня отвернуться, чтобы он не увидел моего лица.

– Поскольку никто из нас не умеет исцелять прикосновением, я думаю, что ограничимся бинтами и теплом.

– Я умею исцелять магией, – сказал он.

Я посмотрела на него. Он тщательно сохранял непроницаемое лицо.

– Я ни разу не видела, чтобы ты занимался этим при Дворе.

– Это более... интимный метод, чем наложение рук. При Дворе есть целители куда сильнее меня. Мои скромные способности там не были востребованы. – Он протянул мне руки. – Я могу тебя вылечить, принцесса, а можно поехать на "скорой" в больницу и наложить швы. В любом случае кровотечение необходимо остановить.

Швы не входят в число моих любимых развлечений.

Я вложила в его руки свои. Он снова согнул мне руку в локте, держа ладонь в ладони, переплетя пальцы. На фоне его черноты моя кожа казалась ослепительно белой, как перламутр на агате. Другой рукой он взял меня под локоть, держа ласково, но твердо. Я поняла, что не могу отодвинуться и не знаю, как действует его целительство.

– Это будет больно?

Он поднял на меня глаза:

– Немножко, может быть.

И он наклонился к моей руке, будто хотел поцеловать рану. Я положила свободную руку ему на плечо, остановив это движение вперед. Кожа его была как теплый шелк.

– Погоди, как именно ты будешь меня лечить?

Он улыбнулся своей незаметной улыбкой:

– Если ты подождешь пару секунд, то увидишь сама.

– Я не люблю сюрпризов, – сказала я, не убирая руку с его плеча.

Он улыбнулся и покачал головой:

– Очень хорошо. – Но моя рука по-прежнему была зафиксирована в его руках. Он все еще меня держал, будто собирался лечить меня независимо от моего согласия. – Шолто сказал тебе, что одно из моих имен – Барон Сладкий Язык.

– Да, я помню.

– Он намекал, что это связано с сексом, однако ошибался. Я могу вылечить твою рану, но не руками.

Я уставилась на него, потом сообразила.

– То есть ты ее залижешь, и она закроется?

– Да.

Я продолжала таращиться:

– Некоторые собаки при Дворе это умеют, но я не слыхала о такой способности у сидхе.

– Как сказал Шолто, в нечистокровности есть свои хорошие стороны. Он может регенерировать отрезанную конечность, а я могу зализать твою рану до исцеления.

Я постаралась не выразить на лице недоверия.

– Будь на твоем месте любой другой страж, я бы сказала, что он ищет повода наложить на меня свой рот.

Он улыбнулся, на этот раз светлее, веселее.

– Если бы мои товарищи-Вороны пытались заманить тебя в эту игру, они бы не руки твоей хотели коснуться.

Я не могла сдержать улыбки:

– В твоих словах есть смысл. Ладно, останови кровь, если можешь. Очень уж мне не хочется сегодня ехать в больницу. – Я сняла руку с его плеча. – Действуй.

Он склонился к моей руке, медленно, говоря на ходу:

– Я постараюсь сделать как можно менее больно.

Его дыхание почти обожгло мне кожу, потом язык слегка лизнул рану.

Я вздрогнула.

Он поднял глаза, не отрывая лица от моей руки.

– Я тебе сделал больно, принцесса?

Я покачала головой, не уверенная, что владею голосом.

Он снова склонился к ране. Дважды лизнул ее по всей длине, очень медленно, потом язык его скользнул в рану. Боль была острой, немедленной, и я приглушенно зашипела.

Он на этот раз не отодвинулся, но теснее прижал рот к моей коже. Глаза его закрылись, а язык проникал в рану, острые уколы боли напоминали удары тока. И с каждым таким уколом у меня нижнюю часть тела сводило, потом отпускало. Как будто нервы, которых он касался, соединялись с другими частями тела, никакого отношения к руке не имеющими.