Йаррэ шагнула к постели, присев на самый краешек. Мягко улыбнулась, не обращая внимания на пронзающего её взглядом алькона. И качнула головой.

— Я пришла не злорадствовать, а помочь. И я знаю, что смогу это сделать, — сказал спокойно.

Иногда чужие глаза, осветившиеся безумной надеждой — лучшая награда за любые испытания.

— Вы не слишком самоуверенны?

Она уже не слушала.

— Ложитесь. Вот так, поудобнее, — заметила мягко тяжело дышащему айтири.

Больше он не был врагом — только тем, кто нуждается в её помощи.

— Что ж… хуже не будет. Не надо, Кей. Ты ведь все равно не знаешь, что делать, — оборвал он что-то нервно шипящего мортэли.

— Будет только лучше, — заверила, ничем не выдавая своей неуверенности.

Главное, чтобы их не прервали…

Это не трудно… во снах она делала это уже сотни раз.

Ладони уверенно легли на грудь мужчины — рубашку она просто распорола когтями, чтобы не мешала.

Что-то задрожало внутри на высокой тонкой ноте. Застонало, зашипело, задышало тяжело, поднимаясь изнутри ледяной волной. Над ней распахнулись невидимые крылья — белоснежные, ослепительно-яркие, пронизанные сеткой черных линий.

— Что бы ни происходило, держите его, — сумело выговорить, едва разлепив губы.

Кажется, мортэ Кейнар её понял. По крайней мере, метаться мужчина резко прекратил, ухватив друга за плечи и не давая ему шевелиться.

Сила хлынула тонким ручьем, растеклась, разрастаясь и накрывая умирающего. Ей не нужны слова и заклинания. Не нужны ритуалы и приготовления. Суть Благословленных в другом. Они лечат одним своим присутствием чужие раны. Дают силы. Возвращают к жизни, исцеляя и тело, и рассудок. Но надо знать, КАК правильно это делать. Белоснежные сети рвали кожу на подушечках пальцев, но она не замечала, продолжая вплетать свою силу в узор. Крылья дракона укрыли их полностью сверкающим плащом, сердце тяжело билось в горле, шумело в ушах…

Иногда Благословленным не хватает собственной силы, и тогда они отдают свою жизнь.

Ради того, кто умирает сейчас мучительно и медленно, она без колебаний готова отдать свою. Просто он родной. Он их. И он не должен уйти. Белоснежная сеть накрывает тело уже в несколько слоёв, но этого мало, мало! Оно слишком истощено, ослаблено и устало бороться за жизнь, а её сил тоже не хватает, хотя уже и исчерпала до донышка!

На губах застыл солоноватый привкус, кружится голова, когда вдруг над ухом раздаётся тихий шепот.

— Возьми мою силу, малышка.

И перед ней распахивается Бездна. Столько силы она не ощущала даже в Мастере. А тот, кто стоял за ней, сам был чистой энергией, ярчайшей звездой, воплощенной смертью на землю. Она купалась в его энергии, пила её жадно, не забывая направлять на собственного пациента, и снова забирала — а её вовсе не становилось меньше.

— Все, остановись. Хватит. Теперь мальчик справится.

Властному голосу невозможно не повиноваться. И она отпускает сети, которые тут же впитываются в тело бывшего айтири. Сознание медленно проясняется. Да. Теперь он выглядит гораздо лучше. Белоснежная кожа, острые когти, белеющие на глазах волосы. Он крепко спит, и ему больше совсем не больно.

Тот, кто стоял за её спиной, делает шаг вперед, не обращая внимания на посеревшего от волнения Кейнарэ. Садится на кровать, проводя когтями по своему запястью и лично поет новорождённого, алькона собственной кровью, несмотря на тень сомнения на лице.

Она низко кланяется, не сводя блестящих глаз с высокого белокожего алькона, чьи волосы сияют мягко лунным серебром от переполняющей его силы. Глядя на него, хочется добровольно опуститься на колени, принимая его власть над собой, принимая его самого и его силу. Да, все же старший сын очень на него похож…

— Он так же упрям, верно. Хотя от родичей стоит брать только лучшие черты, а не наоборот.

Бывший Владыка легко поднимается, оборачиваясь к ней.

— Не стоит благодарности, дитя. Ты хранишь разум моего сына, ты отдаешь свои силы нашему народу — и это лучшая благодарность за все. Твой долг сильнее твоей ненависти, иначе ты бы здесь сейчас не стояла.

— Почему?..

— Почему я помог? А разве этот айтири не достоин жизни? Сотни лет он выживал, не видя солнечного света и света лун, лишенный даже надежды на нормальную жизнь. Он не озлобился окончательно, он сумел сойтись со своим злейшим врагом и понять его. Они, — кивок в сторону замершего у постели перерожденного Кейнарэ, — оказались сильнее в своей дружбе, чем многие из тех, кто клялся друг другу в вечной преданности. Разве такая дружба не достойна дара жизни?

— Но ваш сын думает иначе.

— Кинъярэ ещё молод и резок, да и годы рабства сказались на его разуме…

– Но не на вашем!

— В чем-то мне пришлось легче. Я, можно сказать, находился в глубоком сне. И пусть я многое ощущал, пусть я мучился от боли, но не был непосредственным участником событий. Ты не можешь себе даже представить, девочка, какие неслыханные унижение приходилось переживать каждому из моего народа, — бледное лицо бывшего Владыки потемнело.

— Я представляю. И при мысли об этом моя кровь обращается в лед, — возразила она тихо, — но это было. И это уйдет в прошлое. Только нужно сделать все возможное, чтобы наше будущее состоялось, а они опять играют в свои игры. Отмалчиваются, считая меня неразумным ребёнком. Но только не возраст дает нам ум, а опыт. И этого опыта у меня более чем достаточно, чтобы понять — мортэ Кинъярэ снова слишком много берет на себя.