Шрифт:
Я делаю шаг вперед. Аллигатор где-то там.
Но сразу за углом появляется машина Каллума, и я еще пару мгновений думаю только о том, чтобы побежать за ней, но Эми и Каллум окликают меня и открывают заднюю дверь, чтобы я забралась внутрь.
Береги себя, Клэй.
Что это значит?
Одиннадцать
Клэй
Я просматриваю аккаунты Лив в «Твиттере» и «Тиктоке», но она ничего не публиковала со дня Ночного прилива. Ничего с момента наших разборок. Ничего о флаге или моей фотографии на кровати Мэйкона, которую разослали всем нашим друзьям.
Я нервно делаю глубокий вдох. Что-то произошло. Точнее, для нее абсолютно нормально отказываться признавать меня, но она не появлялась в социальных сетях. Даже не обменивалась колкостями с политиком и не требовала справедливости в Судане.
Ничего. Нет даже ответа на то, что кто-то поздравил ее с днем рождения.
А он сегодня. Теперь ей восемнадцать, она все еще школьница, но в остальном для Мартелл не осталось никаких законных препятствий.
Я вытаскиваю флаг из-под кровати и кладу в рюкзак. Выхожу из комнаты, иду по коридору, по пути касаясь рукой двери в комнату Генри, и затем спускаюсь вниз по лестнице.
Прохожу мимо длинного стола с тремя маленькими стеклянными вазами с каллами и беру букет из одной, смахивая воду со стеблей.
Но затем я слышу, как мама окликает меня:
— Клэй?
Я останавливаюсь и вздыхаю, до меня доносится звук эллиптического тренажера из нашего домашнего тренажерного зала за кухней.
Наклонившись, я заглядываю внутрь и замечаю в окне позади нее, как встает солнце. Сегодня понедельник, и утром у нас тренировка в тренажерном зале. Оливия должна быть там. Я прячу букет за спиной.
— Мы придем на твою игру в эти выходные, — сообщает мама, пот блестит на ее груди в розовом спортивном лифчике.
— Вдвоем?
Она улыбается.
— Не стоит так нервничать.
Я приподнимаю бровь и отвожу взгляд. Игра пройдет на поле примерно в часе езды отсюда. Я удивлена, что отец будет дома.
— Раньше тебе нравилось, когда мы приходили на твои игры, — отмечает она.
— Много чего изменилось с тех пор. — Я переступаю с ноги на ногу. — Теперь мне просто нравится, когда вы не делаете вид, что женаты.
Возможно, мне бы понравилось, если бы они притворялись рядом со мной, ну да ладно.
Мама останавливается, выключает тренажер и смотрит на меня.
А я продолжаю:
— Думаю, мы можем согласиться, что видимость больше не причиняет боли, верно?
Однако боль в ее глазах доставляет мне радость, но мне это ненавистно. Раньше я любила маму.
Я знаю, что ей одиноко. Она страдает, а эта неделя особенно тяжелая для нее, но, похоже, от меня никто не застрахован. Теперь я начала издеваться над собственными родителями.
Почему отца сейчас здесь нет, чтобы поддержать нас? После всего, что мы потеряли? И неужели она правда сделала аборт, как сказал Мэйкон? Откуда он узнал о таком? Это был ребенок моего отца? Я не знаю, как такое возможно. Его никогда нет дома.
Похоже, мои родители еще меньше меня разбираются в жизни, и я никому не могу доверять. Даже бабушке. Вот какие они на самом деле.
Мама ничего не отвечает, и я разворачиваюсь и ухожу, прежде чем у нее появится такой шанс. С цветами в руках я забираюсь в свой бронко и еду в школу, все время сжимая их в кулаке, мчась к той, кому я больше не хочу причинять боль.
Коридоры пусты, на парковке стоит всего несколько машин, и я оглядываюсь, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. Карандаш свисает с нитки, прикрепленной к листку для согласия на совместное использование автомобиля на доске объявлений; я срываю его, оставляя карандаш на одном конце, а другой обвязываю вокруг цветочных стеблей.
Я втыкаю карандаш в щель в вентиляционном отверстии шкафчика Лив. Желтая краска на дереве соскабливается, когда я проталкиваю его, маленький букет свисает с внешней стороны ее шкафчика, несколько красивых белых лепестков опускаются на землю.
Возможно, ей не нравятся цветы. Она, вероятно, подумает, что это розыгрыш, выдернет их и выбросит, но вдруг она посчитает их красивыми, не обращая внимания на то, кто их оставил.
Что-то в честь дня ее рождения, поскольку она не получала цветы, или открытки, или конфеты на день Святого Валентина, как все мы, и мне было ненавистно это видеть.
Я ухожу, оглядываясь на букет, и в груди у меня трепещет. Всем нравятся цветы. Даже девочкам в байкерских куртках.
Лив должна скоро прийти.