Гермиона на миг плотно зажмурилась под маской и согнула пальцы, царапая ногтями кожу Драко. А после забилась в его руках: ринулась вверх, напрягая мышцы ног, и резко опустилась, и снова, борясь с гравитацией и тут же поддаваясь ей.

Он выдавил что-то неприличное, она едва различила из-за шума в ушах, и застонал утробно, громко, удовлетворённо. Слегка улыбнувшись вызванной реакции, Гермиона запрокинула голову назад и продолжила движение, поднимаясь и опускаясь, поднимаясь и опускаясь… Грудную клетку жгло, внизу стягивалось терпкое наслаждение от каждого толчка.

Гермиона пошатнулась.

И тут же Драко поддержал её. Она схватилась за него, стиснув левое предплечье. Под пальцами оказалась Чёрная метка, но даже если бы была возможность видеть — Гермионе было бы всё равно.

Она мотнула головой и снова…

Маска, движимая инерцией, начала сползать. Ответная реакция: Драко, сжав бёдра, привлёк Гермиону к себе, замедляя и одновременно выпрямляясь.

Он сел; она — почти увидела приглушённый свет.

Его руки взметнулись и обхватили голову, зарывшись в волосы и поправляя ткань. Большие пальцы, скользнув под маску, подтянули её выше и огладили скулы. Лица коснулось его горячее дыхание.

— Не урони её, Гермиона, — мягко пожурил Драко.

И двинул бёдрами, не выпуская её лица.

Задохнувшись от нахлынувших чувств, она схватилась за его запястья и попыталась двигаться с ним в унисон.

Гермиона ощущала так много: и физически, и эмоционально. Она справлялась. Но это было на грани.

Конечно, у Гермионы были к нему чувства, потому что она живой человек.

Она живой, трепещущий, наполненный эмоциями человек. Их оттенки в желтизне её лица от переживаний; в покраснении скул от смущения или злости; в голубом отливе усталых слёз поверх синяков под глазами и в бледности губ от страха.

У неё вообще много чувств — они были даже к Грегори Гойлу, с которым Гермиона не разговаривала в жизни дольше нескольких минут. И пусть это всего лишь чувство непрошеной, но щемящей жалости, потому что Гойл без погибшего Крэбба выглядел меньше, слабее и сильно несчастнее.

С Драко она разговаривала (возможно, чаще спорила), работала над учебными проектами, патрулировала коридоры, целовалась и, в конце концов, спала.

Она могла бы притворяться пустой, как перевёрнутый сосуд, из которого вытекает любое наполнение. Пустой и холодной. Она — Гермиона Грейнджер, горячая головой, кровью, характером, факультетом… Но у неё получилось бы, ну конечно.

Она могла бы в совершенстве овладеть окклюменцией, но и это не уничтожило бы чувства и эмоции, а лишь скрыло бы их.

Она могла бы врать себе.

Но, само собой, у неё были чувства к Драко Малфою, просто их тяжело обозначить. Пока Гермиона была завалена учёбой, обязанностями старосты и смутными мыслями о будущем и у неё не было маховика времени, дарующего дополнительные часы в сутках, осознание, взвешивание, планирование этих чувств отодвигалось на задний план.

Однажды. Когда-нибудь. Скоро. В ближайшее время. В следующий раз.

Она притормозит, обдумает всё и примет решение, касающееся отношений с Драко Малфоем.

Пока же она не могла остановиться, ей нужно было двигаться.

Их стоны разной тональности и громкости, но вместе звучали удивительно хорошо. Почти мелодично. Гермиона отклонилась назад, запрокидывая голову, и перед глазами, в её собственной бордовой темноте, рассыпались золотистые искры.

Напряжение должно было смениться освобождением.

Должно было…

Внезапно Драко дёрнулся, скинув её с колен, руки оторвались от головы и обхватили Гермиону поперёк талии. Он метнулся, перевернув её на живот и вмиг накрывая своим телом. Влажный член мазанул по задней поверхности бедра под ягодицей.

— Ты…

— Я, я. Сейчас.

Она могла бы проклясть его, окажись под рукой палочка, но лишь уткнулась лицом в подушки и приподняла бёдра, раскрываясь и предвкушая. Драко никогда не разочаровывал её — не позволяла гордость, — но всё же промедление вызывало почти болезненное томление. Будто весь организм боялся недополучить своего.

Он вновь заполнил её одним резким движением, и тело сотряслось в такт толчкам.

Он двигался размашисто и жёстко, и Гермиона закрыла глаза, что было бессмысленно, когда она и так ничего не видела. Но жмуриться — это действие, а ей необходимо было делать хоть что-то.

Толчки рождали трение, наполненность, и Гермиона растекалась. В этот момента она могла бы позволить ему что угодно. Что угодно…

Вдруг он завалился в сторону; на миг Гермионе показалось, что, сбившись, Драко был готов упасть, но он лишь перенёс вес на одну руку, а второй дёрнул её ногу, согнув в колене. Гермиона захныкала, когда поменялся угол и сила проникновения.

Он сжал её ягодицу; рука опустилась на неё резко, короткие ногти впились в кожу.

Она стонала, ну конечно, она стонала в голос.