«Председатель» - Маша, «заседатели» - Герстнер и Родик. Они сидели за столом, а за их спинами, словно Немезида, возвышалась уродливая фигура каменной бабы со штангой Пиранделло.

На «скамье подсудимых» - сильно помятые после пьянки Тихон и Федор. В ногах у них лежала виноватая Фрося.

–  Завершение строительства насыпи задержалось на два дня!
– возмущенно сказал Герстнер и заглянул в свои записи.
– Производительность работ упала на девяносто семь с половиной процентов!..

Родик глянул в свою бумажку, прочитал:

–  «Для восстановления резко пошатнувшегося здоровья трудящихся компания была вынуждена потратить триста восемьдесят семь рублей пятьдесят шесть копеек». Это надо же такое! На опохмелку - почти четыре сотни выложить…

–  И это как раз в тот момент, когда у нас каждая копеечка на счету, - сурово проговорила Маша.
– А если Бог сподобит и нам с Антоном Францевичем и Родионом Ивановичем придется уехать на закупки в заморские края? Как же на вас дело-то оставлять, господа хорошие?!

–  Бес попутал… - шмыгнул носом Тихон.

–  Да чтоб еще когда-нибудь… - всхлипнул Федор.

Фрося посмотрела на «трибунал» и тоже жалобно заблеяла…

В Петергофе, на балконе Английского коттеджа, Николай утверждал проекты воксалов, представляемые ему Бенкендорфом.

Через приоткрытые двери в холостяцкую спальню императора была видна полуодетая молоденькая фрейлина, лежащая на кровати.

–  Это еще что за республиканец?!
– возмутился Николай и ткнул пальцем в проект.

–  Это, ваше величество, сравнительная фигурка для масштаба воксала…

–  В жилете?! Панталонах?!.. Боливаре?.. Гадость! Впредь для масштабов изображать солдат с полной выкладкой! Что еще?

–  Для закупки паровых машин в Англии и колясок в Бельгии господин Герстнер испрашивает разрешения на выезд с ним переводчицы Марии Богоявленской и сокомпаньона - отставного корнета Кирюхина Родиона Ивановича.

Царь оглянулся на спальню, понизил голос:

–  Кстати, что это за девица такая?

–  В противоправных действиях не замечена. Родителей не существует. Находится под наблюдением Академии наук…

–  Не возражаю, - громко сказал царь и прошептал: - Но потом…

–  Вас понял, ваше величество. А как с Кирюхиным? Он у нас проходил по делу четырнадцатого декабря двадцать пятого года. С тех пор - невыездной.

В спальне фрейлина включила музыкальную шкатулку. Раздалась знакомая музыка, зовущая к любовным утехам.

Император встал, торопливо подмахнул проект и сказал:

–  Ну, Александр Христофорович! Ну, сейчас уже не то время… Ну, бог с ним, с этим Кирюхиным, - пусть едет!..

Лондон был хрестоматийно затянут туманом.

На пристани стояли несколько джентльменов.

–  Гостиницу забронивали?
– спросил один.

–  Так точно, мистер Стефенсон, - ответил другой.

–  Не вздумайте показывать этим варварам наши последние модели.

–  Так точно, мистер Стефенсон, - сказал третий.

–  Презенты?

–  Готовы, сэр, - поклонился четвертый.

–  Внимание!
– сказал мистер Стефенсон.

…Когда барка с нашими путешественниками причалила к пристани и Герстнер в дорожном костюме, Родик в строгом сюртуке, а Маша в шляпке с искусственными цветами сошли на берег, Стефенсон радушно улыбнулся:

–  Дорогие коллеги! Я счастлив приветствовать вас на туманной земле Альбиона. Как поживаете?

Маша синхронно перевела фразу Стефенсона. Герстнер снял кепи:

–  Мистер Стефенсон! Джентльмены! Мы прибыли к вам, чтобы совершить коммерческую сделку, которая по праву может быть названа - контрактом века! Я глубоко убежден, что, несмотря на различие политических систем, торговля между нашими странами может только укрепить наши добрососедские отношения!

–  Леди и джентльмены!
– провозгласил Стефенсон.
– В знак нашего высочайшего расположения мы хотели бы преподнести вам кое-какие пустячки…

По его знаку три джентльмена тут же шагнули вперед и один подал Герстнеру золотую модель паровоза, сказав при этом: «Девяносто восьмая проба…»; второй вручил Маше бриллиантовое колье, прошептав: «Все камни

–  голубой воды…»; третий протянул Родику роскошную музыкальную шкатулку, тут же продемонстрировал ее звучание, не забыв сказать: «Чистое серебро…»

Стефенсон начал длинную речь. Герстнер негромко сказал Маше:

–  Эту болтовню можете не переводить. Отдыхайте.

Родик показал ему на презенты, спросил на ухо: