–  Ну ничего, окромя гирь и козы!
– рассердился Тихон.
– Да на нашу тайную службу такие люди работают!.. И ученые, и литераторы, и торговый народ, и даже несколько графьев!.. И все без денег - исключительно из соображений ума и патриотизьма!..

Чиновник приоткрыл дверь с табличкой: «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера» и прошмыгнул к светлейшему:

–  Ваша светлость… От графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту железных дорог Герстнера…

–  Спасибо, братец. Иди с Богом.
– Меншиков неторопливо стал разрывать документ на мелкие кусочки.

Эта зала больше всего напоминала судилище.

–  Продолжайте, граф, - махнул рукой светлейший.

Потоцкий воздел руки к небу и со страстью провинциального трагика закричал с трибуны:

–  Железные дороги помешают коровам пастись, а курам нести яйца!.. Отравленный паровозом воздух будет убивать пролетаюших над ним птиц… Сохранение фазанов и лисиц станет более невозможным! Дома по краям дороги погорят, лошади потеряют всякое значение! Сей способ передвижения вызовет у путешественников появление болезни мозга… Эту же болезнь получат и зрители, взирающие на такое передвижение со стороны!.. И вообще, путешествие будет страшно опасным, так как в случае разрыва паровоза вместе с ним будут разорваны и путешественники!..

Тут Герстнер поднялся и стал снимать развешанные чертежи, диаграммы, эскизы. Когда он сворачивал их в трубку, руки у него тряслись. Но он спокойно пересек зал, открыл дверь и, обернувшись к светлейшему, сказал всего лишь одну фразу:

–  А все-таки она вертится…

И так захлопнул за собой дверь, что мелко изорванные клочки письма в защиту его железных дорог, подхваченные порывом сквозняка, поднялись в воздух словно стая снежинок…

Так же спокойно Герстнер пересек набережную и с окаменевшим лицом стал раздавать свои личные вещи: Родику - брегет, Маше - медальон, Тихону - тощий бумажник…

Скользнув по их лицам отсутствующим взглядом, Герстнер влез на парапет, прижал к груди проект и рулон чертежей, вздохнул и сказал хрипло:

–  Прощайте. Мне незачем больше жить.

И бросился в темные воды Невы.

–  Федя!!!
– резко крикнула Маша.

Доивший козу Федор снизу увидел летящего над собой Отто Франца фон Герстнера и мгновенно поймал его в свои могучие объятия, не дав ему достигнуть губительных невских вод.

Наверное, Герстнер истратил слишком много душевных сил, чтобы умереть достойно, и теперь, будучи лишенным возможности отойти в мир иной, рыдал, кричал и бился в истерике:

–  Не хочу жить… Не хочу! Варвары!.. Варвары!..

Пиранделло прижимал его к широкой груди, шептал по-бабьи:

–  Ну, будя… Ну, уймись, Антон Францыч… Будя…

–  Антон Францевич! Миленький, родненький!..
– причитала Маша.
– Жизни себя решить - грех-то какой!.. Все будет хорошо! Вот увидите.

–  Манечка знает, что говорит… - лепетал испуганный Тихон.

–  Успокойтесь, Антон Францевич!
– кричал Родик.
– Немедленно успокойтесь!..

–  Хорошо, - вдруг сказал Герстнер, лежа в руках Пиранделло.
– Я останусь жить. Но пусть погибнет мой проект. Он никому не нужен.

Герстнер дрыгнул ногами и швырнул в воду чертежи и проект.

–  Пиранделло! Держи Антона!!!
– завопил Родик.

Одновременно в воздух взвились четыре тела, одновременно в воду шлепнулись Родик, Маша, Тихон и коза Фрося…

В апартаментах Герстнера на протянутых веревках сушилась мокрая одежда спасателей, чертежи, эскизы.

Завернувшись в скатерть, как в тунику, Маша проглаживала утюгом чью-то мокрую рубаху.

У жарко натопленной печи сушилась обувь, грелся голый Тихон в одной набедренной повязке. Его кремневый пистолет пеньковыми веревками был приторочен под левой подмышкой точно так же, как через полтораста лет станут носить оружие тайные агенты всего мира…

Коза Фрося, укутанная в армяк Пиранделло, лежала на узкой софе, что-то жевала, трясла мокрой бородой…

Босоногий Родик в халате на голое тело нервно расхаживал:

–  Стыдно, Антон Францевич, и недостойно интеллигентного человека!.. Сегодня ваша жизнь и ваш проект уже принадлежат…

–  Российской империи, - вставил дрожащий Зайцев.

–  А ты вообще молчи! Не умеешь плавать - нечего в воду прыгать!
– разозлился Родик.

–  Все прыгнули - и я прыгнул, - виновато пробормотал Тихон.

–  Вы талантливый инженер, Антон Францевич!..

–  Очень плохо в России жить инженеру, - простонал Герстнер.

–  Эх, Антон Францыч, - вздохнул Пиранделло.
– А кому на Руси жить хорошо?

–  Как ты сказал, Пиранделло?
– удивился Родик.

–  А чего я такого сказал?!.. Чуть что - сразу Пиранделло!..

–  Я здесь совсем недавно, а уже заметил, что существование в России окружено такими стеснениями… - слабым голосом проговорил Герстнер.

–  Что каждый лелеет тайную мечту уехать отсюда куда глаза глядят, - подхватил Родик.
– И заметьте, Антон Францевич, дело вовсе не в политической свободе. а просто в личной независимости, в возможности свободного передвижения, в обычном выражении естественных человеческих чувств…