Ангел со шпагой помолчал и с надеждой спросил:

–  А может быть, вообще террор?

–  Что-о-о?..
– Все впервые услышали это слово.

–  Террор. Новая, очень прогрессивная форма насильственного убеждения, при которой клиент сам отказывается от ранее намеченных планов. Мы, профессионалы, считаем, что за этой формой большое и светлое 6удущее, - пояснил Иван Иванович.

Князь Меншиков сразу оценил преимущества прогресса:

–  Прекрасно! Мы примем самое живое участие в работе всех комиссий по обсуждению проекта Герстнера, а господин Иванов параллельно с нами займется осуществлением своего прогрессивного метода. Пусть расцветают все цветы! Итак террор!!!

Герстнер, Родик, Пиранделло с козой, Зайцев и Маша торопливо сбегали вниз по лестнице отеля «Кулон» к выходу на улицу, где их ожидала карета.

–  Скорей, скорей!
– торопил всех Герстнер.
– Мы уже десять минут назад должны были уехать…

–  Антон Францыч! Не волнуйтесь… В России вы никуда не опоздаете, - успокаивает его Родик.
– Назначено заседание комиссий в десять, хорошо, если к двенадцати соберутся…

–  Я не хочу этого слышать!!! Это разгильдяйство!

Герстнер рывком открыл дверь на улицу, и тут же перед его носом раздался страшный взрыв. Стоявшая у отеля карета взлетела в воздух…

Когда дым рассеялся и обломки кареты вернулись из поднебесья, выяснилось, что от всего экипажа невредимыми остались только кучер на облучке и две запряженные непонятно во что лошади.

–  Ну вот, - удовлетворенно сказала Маша.
– А если бы мы вышли на десять минут раньше?..

По коридорам Сената сновали чиновники с папками. Один из них проскользнул в дверь с табличкой: «Специальная междуведомственная комиссия», где с трибуны князь Воронцов-Дашков говорил:

–  Устроение железных дорог в России совершенно невозможно, бесполезно и крайне невыгодно. А если кому-то приходит в голову, что две полосы железа смогу оживить наши русские равнины, - тот глубоко и опасно заблуждается!

Все это выглядело как суд над Герстнером. Он сидел в стороне ото всех, и его лицо выражало искреннее недоумение.

Чиновник положил перед князем бумагу, зашептал:

–  Записка графа Бобринского и военного инженера по ведомству путей сообщения Мельникова в защиту проекта господина Герстнера.

–  Нам-то это зачем?!
– возмутился князь.
– Отнесите в Комитет по устройству железных дорог.

Глядя на освещенные окна Сената, Маша, Тихон и Родик томились на набережной. Двумя полукружьями сбегали вниз гранитные ступеньки к невской воде. Там Пиранделло готовился доить Фросю.

–  Подслушать бы, как там, чего… - тосковал Тихон.
– Придумали же для глаз подзорную трубу… Неуж нельзя и для ушей чего выдумать? Насколько легче работать было бы!..

Родик сказал:

–  Протянуть такую проволочку… на одном конце коробочка, на другом - трубочка. В коробочку говоришь, в трубочку слушаешь…

–  Нет, - возразил снизу Пиранделло.
– Проловочку всегда заметно. Каждый дурак подойдет и оборвет. И все.

–  Правильно! Уж если мечтать - так ни в чем себе не отказывать!
– сказал Родик.
– Никакой проволочки! Все исключительно через атмосферу, по воздуху… Я в Москве говорю: «Маша!» А Маша мне из Петербурга: «Слушаю!»…

–  Ох, чует мое сердце, неладно там… - тревожно произнесла Маша и показала на окна Сената.

И снова коридоры Сената. Снова табличка: «Комиссия по устройству железных дорог».

В зале, тоже смахивающем на зал суда, чуть поодаль от трибуны страдал Отто Франц фон Герстнер, а с трибуны вещал граф Татищев:

–  Климатические условия нашей страны послужат сильным препятствием к этому разорительному для населения России нововведению! И потому устройство железных дорог считаю на несколько веков преждевременным!..

Чиновник пробрался к Татищеву, положил перед ним бумагу:

–  Письмо графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту проекта Герстнера…

–  Отнесите это в «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера», - обозлился граф.
– Пусть там и решают!..

А на набережной томительное ожидание короталось болтовней:

–  Надо было и мне туда, с Антоном Францевичем! Представился бы кем-нибудь пофигуристее, наврал бы с три короба, и пропустили бы как миленького, - вздохнул Родик.

–  Что же вы, Родион Иванович, думаете, что тама наших людей нет?
– усмехнулся Тихон.
– У нас, в Третьем жандармском, вас все знают как облупленного.

–  Это еще откуда?

–  Из донесений моих.

–  А про меня знают?
– крикнул снизу Пиранделло.

–  Неужто нет.

–  И чо?

–  А ничо. Смеются с тебя.

–  И про меня, Тихон?
– улыбнулась Маша.

–  Про тебя, Манечка, даже в Академию наук запрос посылали. Ты для их

–  явление!

–  Так уж и в академию… - усомнился Пиранделло.