– Не помню, как тебя зовут, – сказала я, посмотрев на него.

– Ради такой магии я за тобой и безымянным пойду. Пусти врагам кровь, принцесса Мередит, залей нас их кровью!

Я отвернулась от Колпаков. Понять я так и не поняла, но поверила. Не все загадки сразу. Позже разберусь. Но даже отвернувшись, я их чувствовала. Их сила словно дополняла мою, питала ее. Нет – наши силы подпитывали друг друга; Колпаки словно источали тепло, как батарея, согревая и заряжая энергией.

И это тепло, тяжесть их силы я бросила против врагов. Я звала их кровь в мелькании молний и вспышках золотисто-зеленого огня. Звала их кровь, чувствуя, как течет она у Красных Колпаков у меня за спиной. И те, что стояли впереди, тоже заливались кровью.

К нам примчался гоблин, так работая ногами, что составил бы конкуренцию любому сидхе. Ростом он был не выше меня, только рук у него было вдвое больше, и безносое лицо казалось странно незаконченным. Он рухнул на колени, старательно отводя глаза в сторону. Он даже приниженно пригнулся к земле – поразительное дело, ведь в гоблинском обществе глубина поклона соответствует степени уважения. Мне так никто не кланялся. Гоблин проблеял:

– Ясень и Падуб передают: направляй магию точнее, принцесса, или мы все истечем кровью до смерти.

Теперь я поняла, почему он так унижался: боялся, что мне не понравится сообщение.

– Скажи им, что я буду целиться точнее, – сухо сказала я.

Он шмякнулся лбом о землю, потом вскочил на ноги и помчался обратно. Я отозвала магию, приглушив руку крови. Мгновенно стало больно – сокрушительная, резкая боль, словно по жилам полилось разбитое стекло. Я заорала от боли, но магию удержала в себе.

Мне нужно было представить этих тварей из туч. Щупальца, пронизанные серебром и золотом, белоснежные мускулы чистой магии. Боль швырнула меня на колени. Джонти протянул ко мне руку, и я зашипела:

– Не трожь меня!

Магия жаждала пустить кому-то кровь. Стоило ему меня тронуть, и она нашла бы себе цель.

Я закрыла глаза, мысленно рисуя нужную картину. И когда увидела ее в голове – сияющую, плывущую, – я снова вытянула вверх левую руку и бросила в мысленный образ всю эту режущую боль. На один слепящий, захватывающий дух миг боль усилилась: все вокруг на миг превратилось в боль, в бездну боли. А потом я снова смогла дышать, боль отошла... и я поняла, что рука крови нашла себе занятие.

Я не открывала глаз, чтобы ни на кого не отвлечься, – боялась снова повредить гоблинам, если их увижу. Я знала, чьей крови хочу. Они летали высоко у нас над головами. Я думала об этих прекрасных существах. Почему они должны быть ужасными? Страна фейри так красива, зачем в ней жить ужасам и кошмарам?

Над головой зашумели крылья, и я открыла глаза. Я лежала навзничь на плаще Падуба, хотя не помнила, когда упала. Над нами, так низко, что задевали крыльями колпак Джонти, летели лебеди. Они блистали белизной в лунном сиянии – больше двух десятков, и не померещилось ли мне то, что я видела у них на шеях? У них там правда золотые ошейники? Быть не может – это только легенды...

Колпак, которого я не помнила по имени, произнес мои мысли вслух:

– У них на шеях золотые цепи.

А потом я услышала клич гусиной стаи. Гуси пролетели над нашими макушками, следуя тем же курсом, что и лебеди. Я запуталась в полах фэбээровского пальто, вставая, и чуть не упала. Джонти меня подхватил, и ни со мной, ни с ним ничего не случилось. Я чувствовала легкость и приподнятость, словно рука крови вдруг стала чем-то другим. О чем я подумала перед тем, как над нами полетели лебеди? Что красота в волшебной стране слишком часто оборачивается кошмаром?

Теперь над нами летели журавли – птицы моего отца, его символ. Они летели низко и взмахивали крыльями, будто салютуя нам.

– Они падают! – закричал Битек.

Я посмотрела, куда он показывает. Грозовые тучи исчезли, а с ними и большинство тварей. Их было так много – они просто кишели, – а теперь осталось только несколько, меньше десяти, и одна уже рухнула на лес. Вот упала вторая, и я услышала, как с пушечным треском ломаются ветки под ее тяжестью, и увидела, как бросились врассыпную мужчины, – слишком далеко, чтобы понять, кто именно. Жив ли Дойл? А Мистраль? Успела ли моя магия вовремя?

Мысленно мне пришлось наконец признать, что важнее всех для меня Дойл. Риса я тоже люблю, но не так, как Дойла. Я согласилась с собой. Признала, пусть не вслух, что если Дойл умрет, то с ним умрет что-то во мне. Это случилось тогда, на парковке, когда он втолкнул в машину меня и Холода, когда отдал меня Холоду. "Если не я, то ты", – сказал он Холоду. Холода я тоже любила, но теперь я поняла. Если бы я сейчас выбирала себе короля, я знала, кто бы им стал.

Жаль, что выбор зависел не только от меня.