–  Но почему Настя?! Почему она?!
– бьется в истерике Лида.
– Это я… Я должна была! Сейчас моя очередь рожать!

–  Лидка, милая, прости меня… Так получилось… - умоляет ее Настя.
– Я этого сама хотела! Очень! Очень! Очень!

–  Как ты можешь говорить об этом так бессовестно?!
– стонет Нина Елизаровна.
– Этого стесняться надо!

–  Да почему?! Почему, черт бы вас всех побрал?!
– орет Настя.
– Я хочу родить ребеночка - чего я должна стесняться?!! Ты двоих родила - не стеснялась же?!

–  Я от мужей рожала!
– в защиту своей нравственности Нина Елизаровна широким жестом обводит стол с мужьями.

–  Тебе никто не мешает еще раз родить от Евгения Анатольевича! Пожалуйста!

–  Дура! Замолчи сейчас же!
– в ужасе кричит Нина Елизаровна.

–  В конце концов, это отвратительно и противоестественно, - говорит Виктор Витальевич.
– Забеременеть в пятнадцать лет…

Александр Наумович выпивает рюмку, закусывает и замечает:

–  Вот если бы вы, Виктор Витальевич, забеременели - это было бы и отвратительно, и противоестественно. А девочка в пятнадцать лет… Чуть рановато… Но - ничего страшного.

–  Может быть, для вашего племени и ничего страшного, но вы живете в России, сударь! И извольте этого не забывать!

–  Послушайте, вы ведете себя уже непристойно, - неожиданно твердо говорит Евгений Анатольевич.
– Эдак можно бог знает до чего договориться.

Но Виктора Витальевича уже не остановить:

–  Что же это вы, Александр Наумович, в прошлом году со своей мамашей, сестричкой, ее мужем и племянниками туда не выехали? Где же ваш хваленый «голос крови»?

Александр Наумович улыбается, наливает себе водки и выпивает:

–  Мой «голос крови» - в любви к моей дочери. К Ниночке - женщине, которая ее родила… К вашей Лиде, которая при мне стала хорошим взрослым человеком… И в дурацком, чисто национальном, еврейском оптимизме - в извечном ожидании перемен к лучшему.

–  Папочка… - Настя целует отца в лысину.
– Киндзу хочешь?

Виктор Витальевич вздыхает и скорбно произносит:

–  О чем может идти речь, когда великую страну раздирают пришлые, чуждые и изначально безнравственные…

–  Да заткнись ты!
– рявкает Лида.
– Что за гадость ты мелешь?! И отодвинься сейчас же! Ты бабушке перекрываешь телевизор.

–  Что же делать?! Что же с Настенькой-то делать?
– заламывает руки Нина Елизаровна.
– Женя! Ну хоть вы-то…

–  Наше поколение… - не унимается Виктор Витальевич.

–  Плевать я хотела на ваше поколение!
– кричит ему Настя.
– Я свое поколение выращу! Такое - какое вам и не снилось!

Александр Наумович выпивает рюмку водки, берет Настю за уши, притягивает к себе и целует в нос. Так, как это делала Нина Елизаровна. И спрашивает тихо и серьезно:

–  А кого ты хочешь - мальчика или девочку?

Тут Настины глаза наполняются слезами. Чтобы не заплакать, она усмехается, смотрит на мать, на Лиду, на Евгения Анатольевича и говорит:

–  Девочку.

Неотвратимо, как статуя поддавшего Командора, Мишка приближается к Настиному дому…

На кухне тихо плачет Нина Елизаровна:

–  …и опять у нас роман не получается… Только что-нибудь решу - все опрокидывается. Почему так не везет, Женечка?

–  Ничего не опрокинулось, Ниночка… Ничего не изменилось!
– обнимает ее Евгений Анатольевич.

–  Господи, Женя!.. Как же вы не понимаете, что изменения произошли чудовищные и необратимые! Одно дело, когда еще час назад я была матерью двух взрослых дочерей - и это придавало даже некоторую пикантность, - а другое, когда в одно мгновение я превращаюсь в старуху, в б а б у ш к у!..
– И Нина Елизаровна снова начинает плакать.

–  Какая вы бабушка?! Что вы говорите! Настя родит, дай ей Бог, только в июне. Ко мне мы должны поехать…

–  Женя! Вы с ума сошли! Даже на два дня я не смогу оставить беременного ребенка!

Мишка подходит к Настиной квартире, нажимает на звонок и не отпускает, пока по ту сторону двери не раздается раздраженный голос Нины Елизаровны: «Неужели никто не слышит звонка?!»

Раздается щелчок, дверь открывается, и Мишка говорит:

–  Я люблю ее, Нина Елизаровна…

Из квартиры несутся шум, крики. Нина Елизаровна выходит на лестничную площадку, прикрывает за собою дверь.

–  Я люблю ее, - повторяет Мишка.
– Я без нее… Пусть посадят, пусть зарежут там… Позовите ее…

–  Ты ее предал.