Не спит Бабушка - внимательно слушает. С тоской оглядывает свою широченную кровать красного дерева…

–  Ладно тебе, мамуль… - Настя прижимается щекой к руке Нины Елизаровны.
– И так разместимся как-нибудь.

–  Мам, у нас выпить нечего?
– спрашивает Лида.

–  После Александра Наумовича? Ты с ума сошла.

–  Спокуха, девочки!
– и Настя достает из-за дивана бутылку с итальянским вермутом.
– Когда я увидела, что папа уже в мажоре, я тут же заныкала это.

На дне бутылки плещется граммов сто, не больше. Настя разливает «Чинзано» по двум рюмкам - сестре и матери:

–  Вуаля! Кто - добытчик? Кто - волчица?!

–  А себе, волчица?

–  В глухой завязке. Или дети, или поддача!

–  Мамуля, давай треснем за Настюху и… Пей, пей, мама! И будем исходить из реальных возможностей… Нам надеяться не на кого.

–  Будь счастлива, дочура, - смахивает слезу Нина Елизаровна.

–  Настюхочка! Будь здорова, киска! Вперед!
– Лида выпивает свою рюмку: -Внимание! Только следите за мыслью. Если шкаф поставить вот так… А мамин диван вот сюда…

–  Правильно!
– кричит Настя.
– То здесь встанет кроватка! Да?

–  Оф корс, май систер! Стеллаж запихивается в нашу комнату…

–  А комодик?
– спрашивает Нина Елизаровна.

–  На помойку! Тогда Настина раскладушка совершенно свободно встает рядом с кроваткой и…

–  Ну, правильно, - прерывает Лиду Нина Елизаровна.
– И судно с бабушкиными делами можно будет выносить только мимо маленького.

–  Ма-лень-кой!.. Сколько раз тебе говорить!

–  Какая разница, если ребенок будет постоянно дышать миазмами?!

–  Чем?
– Настя впервые слышит это слово.

–  Ну, что в судне бывает из-под бабушки.

–  А-а-а… Но не вечно же это будет? Когда-то же придет и конец.
– И тут, судя по тому, как одновременно замолчали мать и сестра, Настя понимает, что этого говорить не следовало.
– То есть я хотела сказать…

–  Ну что ты за сучка, Настя!
– зло говорит Лида.
– Как у тебя язык повернулся?!

–  Это же твоя б а б у ш к а… - тихо говорит Нина Елизаровна.

–  Сами же говорили: «исходя из реальных возможностей»… - виновато бормочет Настя.

В своей комнате Бабушка слышит Настин приговор и в панике поднимает трясущуюся правую руку. Цепляется скрюченными пальцами за веревку от колокола и резко дергает…

Но привычного «Бом-м-м!!!» не раздается. Тяжелый медный язык корабельной рынды отрывается и падает Бабушке точно на голову.

По истощенному, парализованному тельцу Бабушки пробегает предсмертная судорога, а в угасающем мозгу молниями несутся обрывки видений…

(i)…Окровавленный Дедушка отшвыривает ее от своих ног…(/i)

(i)…Подписывает, подписывает Бабушка протоколы! Друг ползет к ней, плачет, умоляет…(/i)

(i)…Наматывает волосы Бабушки на руку помощник Друга, расстегивает ширинку форменных галифе…(/i)

(i)…Вышки с часовыми… Строй заключенных женщин… Конвой… 3а строем одиннадцатилетняя Нина играет с маленькими заключенными детьми…(/i)

И все! И кажется - умерла Бабушка…

Но Бабушка открывает глаза! Оглядывает комнату, фотографии… Поднимает правую руку, очень осмысленно рассматривает ее. Потом поднимает левую! И, наконец, встряхивает своей маленькой птичьей головкой с жидкими седыми волосенками…

Мало того - она пытается приподняться на локте, и это ей удается.

Она садится, осторожно спускает тоненькие подагрические ноги на пол и, придерживаясь за столик, встает в полный рост!..

Удрученные концом разговора, Нина Елизаровна, Настя и Лида молча сидят за столом напротив двери в бабушкину комнату.

Скрипнула дверь… Все трое переглядываются, прислушиваются и вдруг видят, как эта дверь начинает медленно открываться!

От страха и неожиданности они застывают и немеют. Только глаза у всех троих становятся все больше и больше!

Распахивается дверь, и в ее проеме, словно в картинной раме, появляется Бабушка - седая, патлатая, в несвежей ночной рубахе с потеками…

Чтобы не закричать благим матом, Нина Елизаровна зажимает рот руками…

Лида в кошмаре хватается за голову…

Настя сидит, не в силах оторвать глаз от этого невероятного явления!..

Бабушка стоит в проеме двери с фингалом под глазом, и вид у нее, прямо скажем, мерзкий. И наглый. И наступательный. И жалкий…

–  Вот теперь, когда Бог наконец надо мной смилостивился, - произносит Бабушка скрипучим от долгого молчания голосом, - я на вас всех такое напишу… в эНКаВэДэ!..