О книгах и говорить не стоит – это спортзал, а не библиотека.

Так и придется осваивать тренажерный зал и усиленно качаться до прихода помощи. А что? Вода есть, от жажды не умру. И в душ можно сходить. В общем, все условия.

Следующая стычка с Тихомировым произошла в кабинете у Палыча.

Я отправилась туда в надежде рано или поздно подобрать правильный добавочный номер и с кем-нибудь связаться. Комбинаций много, но и времени у меня вагон. Прошло уже три часа, но никто не заявился узнать, отчего в спортзале горит свет… и постепенно мне начинало казаться, что всем плевать. Увидеть этот свет может лишь бредущий в общагу студент, да и то издалека, а какая студенту разница на какой-то там свет? Я бы вот точно даже не подумала, будто что-то не так. Горит и горит, пусть хоть угорится… вся надежда на дежурных и какой-нибудь обход, но из-за морозов мало кому хочется на улицу… в общем, надеяться стоит лишь на себя.

— Выглядишь так, словно готова спалить этот телефон ко всем чертям, — в дверном проходе показался Роман. На лице его играла расслабленная ухмылочка, в теле – ни намека на напряжение, что выбесило окончательно.

Но я промолчала, набрав очередную комбинацию.

Тихомиров вздохнул, прошел к столу и сел напротив меня.

— Надь, я знаю, что ты злишься на этот твой канат, но… брось. Не может же быть, что желание свалить отсюда для тебя сильнее, чем целые ноги? Три этажа – не кот чихнул, такое падение, да еще и на лед… а если бы никто не заметил? Я без телефона, ты тоже. Лежала бы там, внизу.

— Да с чего такие депрессивные прогнозы?! — взвилась я.

— Ну ты же никогда не была спортсменкой, какой канат?

— Спуститься по канату – много ума не надо.

— Ума нет, но навык хорошо бы иметь.

— Я поняла, — серьезно кивнула я, не прекращая тыкать на цифры телефонной трубки, только уже совсем бессистемно из-за назойливого присутствия Тихомирова. — Ты – спаситель и рассудительный герой, а я – дура и паникерша с дурацкими планами. Вот только не все могут расслабиться и ничего не делать как ты, Тихомиров. Мне домой надо, к Морику. Он голоден и одинок. И вообще… не хочу тратить вечер на… все это.

— На меня, ты имеешь ввиду?

— В том числе, — отлично, вот теперь я звучу как сука-бывшая в большой обиде.

Как работает это чертово равнодушие?

Не стоило вспоминать прошлое, было бы проще… но я вспомнила, как ужасен был тот вечер, как потом смотрели на меня родители, как обнимала мама, обещая, что все будет хорошо, я переживу… а я цеплялась за ее руки и шмыгала носом. Расклеилась как маленькая. И нет, я не пожаловалась на Романа маме, словно мне три года и мальчик ударил меня совком по голове в песочнице, просто мой внешний вид не оставлял сомнений – случилась драма.

Тихомиров смотрел на меня так, словно я его ударила.

— В любом случае стоило обсудить, — сказала я спокойнее. — Мы могли… не знаю, выкинуть вниз несколько матов, раз уж ты так не уверен в моих навыках. Могли проверить, как я связала эти скакалки, насколько они крепкие. Подвесить, например, к кольцу и повиснуть. Я не собиралась прыгать при твоем появлении, знаешь ли. Но ты все решил в одностороннем порядке и обрек нас на дальнейшее заточение.

Он промолчал, глядя на меня исподлобья.

А меня правда слишком напрягало его общество, очевидно же, что мое равнодушие дало сбой, и вместо этого я веду себя… в общем, совсем не так, как обычно. В жизни я правда намного спокойнее, это сейчас по мне можно писать зарисовку «Из жизни неврастеника». Потому что Роман Тихомиров сидит напротив и меня разглядывает.

— Ты не мог бы оставить меня? — мне удалось выдавить улыбку. — Я немного занята. Покидай мяч, кажется, этим ты занимался… и вообще, предлагаю разделить помещения. Ты заберешь себе второй этаж, а я – первый. Женский туалет как раз внизу, очень удобно, я считаю.

Тихомиров долго молчал, а потом сказал:

— Не хочу я делиться.

— В каком смысле – не хочешь?

— В прямом. Мы можем работать сообща.

Да он издевается надо мной!

— Сообща у нас не выйдет, Ром. Я пыталась… сообща, но ты наглядно показал, что это невозможно. Видимо, для нас это не работает. Поэтому ты отправляйся кидать мяч, а я позабочусь об остальном.

Тихомиров сжал челюсть, явно придерживая рвущиеся наружу эмоции. Выглядел он так, словно и у него с равнодушием ничего не получалось, хотя он, быть может, и не придерживался этой волшебной мантры.

— Зачем ты так со мной?

— Как.

— Как с ненадежным дурачком.

Тут, признаться, я не удержалась и злобно хмыкнула.

Тихомиров тут же вспыхнул:

— Знаешь… Соболева. Ты вообще не изменилась – как раньше помыкала всеми, точно личными марионетками, так и сейчас… а я тебе не марионетка, ясно? И не дурачок. Меня нельзя вышвырнуть прочь, как только я сделал что-то не так. С людьми так нельзя.

— Только с канатами, ты это успешно продемонстрировал.

— Ведешь себя как сука.