Вот теперь никаких вообще сомнений, что речь обо мне. Судорожно соображая, непроизвольно высовываюсь из шкафчика, за которым скрывалась. Смотрю на Давида, который ощутимо напряжён и явно не замечает меня.

— Обещаю, ладно, — хмуро и неохотно выдавливает. — Всё, давайте, до связи. Спасибо за работу, — словно спохватившись, поспешно добавляет, явно пытаясь смягчить тон…

И вдруг ловит мой взгляд своим. Вздрагивает, вглядывается и хмурится ещё сильнее. А затем идёт в мою сторону.

Выхожу навстречу. Ну а смысл теперь скрываться? Тем более поговорить есть о чём. Уж точно не собираюсь делать вид, что не слышала разговор. Более того, начинаю сама:

— Тебе нужны показания, что те ублюдки уже нападали на тебя?

Давид смотрит на меня так, будто я ему что-то неприятное говорю. Обзываюсь или типа того. Хотя нет — когда делала это на самом деле, его взгляд не был настолько недовольным. А тон — жёстким, почти стальным:

— Забудь.

Наверное, если бы я не услышала до этого, как этот парень, рискуя собой, стремится меня уберечь от возможных последствий; отреагировала бы на тон как минимум недовольством. Но я слышала, а потому даже в этом его предостерегающем давящем взгляде вижу заботу. Которая, кстати, не бесит. Наоборот… Обо мне искренне беспокоятся. Приятно всё-таки.

Хоть и неуместно. О моём участии всё равно узнают, если захотят. Учитывая, что те типы влиятельные, копаться наверняка будут со всех сторон.

— Нет, нужны, — настаиваю. — Это сделает версию обвинения более убедительной.

Давид качает головой, ничуть не смягчая взгляд. Но всё-таки неохотно поясняет — понимает же, что не отстану, не он один из упрямых:

— Мой юрист хочет вообще всю правду вывалить, в том числе про мой план. Мол, вины с них это не снимает, а так даже при желании докопаться до нас адвокаты ублюдков не смогут цепляться за, например, моё боевое прошлое.

«Боевое прошлое», значит? Что ж, неудивительно. Дерётся Давид и вправду профессионально, и мне даже интересно, откуда такие навыки.

Но сейчас важнее другое. План юриста не только неплох, но единственный приемлемый вариант. При любых других посыпаться много чего может, а учитывая, что желающие оградить ублюдков уж точно будут…И не самые простые желающие…

— Значит, без моих показаний тут никак. Я должна подтвердить, что в первый более продуманный раз твой план сорвался и почему. Записи с тех камер наверняка тоже обнародуют.

И не факт, кстати, что сторона обвинения. Адвокаты ублюдков тоже могут найти повод, как обыграть их в свою пользу. Разве Давид не понимает, что в такой ситуации лучше ничего не замалчивать?!

— Я против того, чтобы ты была в этом деле, — бескомпромиссно заявляет он.

Подавляю порыв выпалить, что это не ему решать. Теоретически я и вправду могу каким-то образом узнать, кто там ведёт это дело и просто дать показания. Но делать это за спиной Давида будет, во-первых, сложно, а во-вторых, не хочется. Всё-таки он искренне волнуется. Как-то даже неправильно будет так поступить, тем более, он спас меня вчера.

— Я слышала, — мой голос звучит настолько мягко, что чуть ли не ласково. Давид меняется в лице: уже не такой хмурый, скорее напряжённый и внимательный у него взгляд. Почти не моргает причём. Прочистив горло, добавляю как можно решительнее, без лишней сбивающей с толку, видимо, обоих теплоты: — Но я готова. Уверена, рисков никаких. Их посадят.

— Рисков дофига, — тут же возражает Давид.

И, наверное, ему виднее. Он всё это запланировал и взвесил от и до. Но всё же… Я правда верю, что всё может получиться. И наверняка в глубине души Давид тоже. Просто… Кажется, я действительно для него многое значу, раз даже в этом случае ограждает меня. Готов оказаться в проигрышной позиции, лишь бы не рискнуть мной хотя бы минимально?

Смесь почти что благодарности с накатывающем раздражением от его непрошибаемости сбивает с толку.

— Давид, пожалуйста, — в итоге не нахожу ничего лучше, чем просить, заглядывая в глаза. — Я хочу помочь. И так уже помешала.

Отдаю себе отчёт, что снова обращаюсь к нему почти нежно, да ещё и умоляюще. Но что поделать, если это, возможно, моя единственная возможность достучаться до него? Ведь смягчается от такого тона мгновенно. А я ещё и смотрю наверняка жалобно, намекаю на своё чувство вины по поводу испорченной первой реализации его плана. Хотя на самом деле виноватой себя не считаю — Давид правильно тогда сказал, мотивы у меня были благородные, а это просто дурацкое стечение обстоятельств.

Смотрим друг на друга. Выдерживая испытывающий взгляд, прикидываю, стоит ли ещё что-то добавить, или лучше не нарываться. В итоге всё равно не успеваю — заговаривает Давид.

— Убеди меня, — нахально предлагает.

Аж глаза распахиваю, таращась на него. Что это за внезапное заявление? Ещё и блеск в глазах наглый. Я ведь тут как бы с благородными порывами, а Давид…

Открыто пользуется ситуацией. Дразнится. Испытывает.

— Что? — скептически переспрашиваю. — Убедить, чтобы помочь тебе?