– Отлично, – с явным облегчением заявила подруга. – А то я опасалась, что ты еще не доехала до дому.

Холли кивнула, но сформулировать адекватный ответ не смогла. По-видимому, Мэллори это поняла: не дожидаясь приглашения, она переступила порог.

– Это Куп настоял, чтобы я принесла тебе цветы, – кивнула Мэллори на букет. Купер был ее мужем и необыкновенно вдумчивым и заботливым парнем. – А я подумала, что ты предпочтешь вино.

На это Холли ответила слабой, но искренней улыбкой.

На кухне она, порывшись в ящике со столовыми приборами, отыскала штопор, а Мэллори извлекла из-под мойки вазу.

– Ты не взяла деньги, – сказала Холли, кивнув на гладкую, несмятую банкноту на столешнице.

Мэллори наморщила нос:

– А ты думала, что я возьму?

– Я бы взяла.

– А я в это не верю.

Холли с секунду поразмышляла над словами подруги. И решив, что Мэллори права, отхлебнула большой глоток розового вина. Оно еще было холодным. Закрыв глаза, Холли посмаковала вкус пузырившейся на языке жидкости и только потом проглотила ее.

– Я, правда, не представляю, как беременные умудряются воздерживаться от вина целых девять месяцев, – заявила она. – По мне, так это чистое безумие.

Мэллори ничего не сказала. Открыв глаза, Холли перехватила ее странный взгляд. Подруга смотрела на нее так, словно изучала перекрашенную комнату, пытаясь понять, нравится ей новый цвет или нет. И Холли вдруг ощутила неловкость, какую редко испытывала перед подругой. Она поспешно отвела глаза, вперив взгляд в бокал с вином.

– Знаешь, – сказала Мэллори, поставив свой бокал на стол. – Это нормально – грустить. Или злиться. Эмоционировать как угодно. Ты не можешь реагировать на все спокойно после того, что пережила.

Холли поискала в вине то, чего найти там не могла – она это сознавала. И вновь подумала об Алабаме, вспомнила ее лицо при их последней встрече. Алабама ничего не значила для нее. Ровным счетом ничего. Она была никем и ничем. И тем не менее ее лицо теперь преследовало Холли. И грозило преследовать до конца ее жизни.

Холли подняла глаза на Мэллори. Та приободрила ее полуулыбкой, и Холли поняла, почему слова подруги – какими бы добрыми и участливыми они ни были – мало что значили для нее.

Мэллори давала ей разрешение на сомнения и колебания, на выплеск эмоций и на борьбу. Но Мэллори не знала ни того, что Холли уже через это прошла, ни того, во что это вылилось. И не только в истории с Алабамой. Холли потерпела поражение во всем. Мэллори не знала о ее переедании, о ее проигрыше в борьбе за сохранение контроля над собой. Подруге было известно о выкидыше, но она даже не подозревала о том, как Холли, согнувшись над унитазом, рыдала из-за потери ребенка, которого сначала не желала иметь. Мэллори ничего обо всем этом не знала, потому что Холли ничего ей не рассказывала. Она лгала подруге так же, как лгала всем остальным.

– Хочешь поговорить об этом, Холл? – мягко спросила Мэллори.

Ее тон был вкрадчиво-осторожным, как будто она чувствовала те вещи, которые Холли не смела высказать вслух. И Холли с удивлением вдруг осознала, что ей очень захотелось излить душу Мэллори. Ей захотелось выдохнуть весь воздух из груди и рассказать подруге все-все-все. Даже самое худшее. Правда – давящий груз, который тяжело нести в одиночку. И Холли внезапно ощутила такую усталость, что на самом деле засомневалась: а сможет ли она и дальше нести это бремя одна?

Но она уже однажды была честна – с Ником. И из-за этого, возможно, потеряла его навсегда.

Холли встретилась глазами с Мэллори. Доброта на лице подруги была невыносимой. Мэллори любила ее. Холли была в том уверена. И именно по этой причине она прошептала:

– Пока еще нет.

Селеста

Спустя два дня

Чикаго, штат Иллинойс

Луи накренился на один бок, пока затаскивал багаж Селесты на крыльцо. Он явно прилагал все усилия, чтобы не позволить ее огромному чемодану бить его по колену при каждом шаге. Селесте было проще – она аккуратно и с легкостью поднимала свою небольшую сумку на каждую ступеньку.

Пока Луи, топчась на коврике, возился с ключами, на нее накатило волнение. А когда муж распахнул дверь, Селеста и вовсе напряглась, пытаясь расслышать за его плечом родные голоса.

– Они, наверное, пошли на улицу, – пробормотал Луи, оставив чемодан жены на лестничной клетке.

Селеста кивнула и поспешила мимо него внутрь. Внезапно ее потребность прикоснуться к дочери стала почти нутряной – как у человека, пересекшего пустыню и впервые за все время перехода увидевшего воду. Селесту уже не заботило, захочет ли Белла ее обнять или вырвется из ее рук. Ей было наплевать, закатит ли дочка очередную истерику или встретит ее с застывшей маской равнодушия на лице. Покусала ли она в ее отсутствие всех мальчишек и девчонок в штате Иллинойс или нет. Селесте все это вдруг стало до лампочки. Все, кроме одного-единственного факта. Того, что она сможет дотронуться до Беллы – теплой, вспыльчивой, живой.