Мой «муж» напоминал мне отца. Такая же противоречивая личность.

В нём словно было два человека — хороший и плохой. Как полковник, Ричард был суровый и даже жестокий. Любое неповиновение или оплош-ность солдата, карались тут же. В английской армии телесные наказания были нормой. Стимул к сражению за родину предавал не патриотизм, а страх быть до смерти забитым плетью, или повешенным.

Когда я буду в Ред-Ривер, то пойму разницу между воинами Англии и туземных племён. Ирокезы, гуроны, чероки и все индейцы, сражались ради славы и своей земли. Их не пугали смерть и пытки. Там, где бежал английский солдат, индеец ликовал, стремясь к своим предкам.

Я немного отступила от личности Ричарда, но думаю, это не страшно.

Итак полковник Монтгомери был скор на расправу. Терпеть не мог трусость, предательство, нытьё. Он, как и мой отец, принимал слабости в женщинах, а не в мужчинах. По дороге до форта в бега подались трое солдат.

Дезертиров нашли и повесили. Ричард сетовал, что пришлось потратить верёвку для таких трусливых ничтожеств.

Со мной Ричард был добр, снисходителен. Ещё на корабле я поняла, 110 что руку на меня он никогда не поднимет. Но его высокомерный холодный взгляд бьёт сильнее, чем рука. Стоит рассердить полковника и от серых пронизывающих до глубины души глаз, хочется спрятаться. Они, как кнут, рвущий не тело, а душу. Равнодушие, которым меня истязал желанный мужчина, следствие не обмана, а его обиды. Я сказала Монтгомери, что будь у меня выбор, то не стала бы его любовницей. Это зацепило бравого офицера. До меня ещё никто не отказывал сыну лорда. Я задела его само-любие. Ричард Монтгомери — любимец женщин, а я не хотела его любви.

Он готов был принять меня опозоренную, но не терпел игры в невинность.

Может, в этом и моя вина. Но, как я могла сказать чужому мужчине, что стала жертвой похоти собственного брата. Я боялась Ричарда, не зная, какой он на самом деле нежный, ласковый, терпеливый, добрый.

Дождь лили всю неделю. И эти холодные потоки с небес смыли обиды, дав нам возможность начать всё заново.

В поставленной наспех палатке, я раздевала Ричарда. Мокрая одежда липла к его телу. Полковник протестовал, говоря, что справится, и он не замёрз. А вот зуб на зуб не попадал, говоря всё это. Я не слушала и рас-стёгивала пуговицы на его камзоле. Когда сорочка оказалась в моих руках, полковник сам поцеловал меня.

Мой «муж» мёрз днём под дождём, а ночью я грела его своим теплом.

Я была счастлива как — никогда, наслаждаясь «супружеским долгом». То, что с нами происходило можно назвать долгом? Сомневаюсь. Долг к чему-то обязывает. Обязательства тяготят. Меня, ни в коем случае, не тяготила близость с Ричардом. Я желала его! И это запутывало меня. Сама не знала, чего я так сильно хочу свободы или его. Ричарда Монтгомери.

Проделав большую часть пути на север, мы встретили несколько поселенцев. А точнее, семьи отставных солдат, которые решились построить дома в этом диком крае. Ни одного хозяина мы не потревожили. Наш обоз проходил мимо. Только в последнем поселении близ Ред-Ривер нам пришлось остановиться.

В лесу навстречу вылетел всадник на взмыленной лошади. Весь окровавленный, трясущийся от ужаса совсем ещё мальчишка, не мог несколько минут объяснить, что произошло. Когда его напоили водой, он поведал нам отчего так бежал.

Мальчика звали Натан. Он сын бывшего солдата и женщины из племени гуронов. На их дом напали ирокезы. Вся его семья убита. Отца замучили, а матери с сёстрами досталась участь всех женщин на войне. Изнасиловали, а после убили. Натан каким-то чудом смог вырваться, вскочить на коня и сбежать. На вопрос, почему он не скачет в форт, мальчишка ответил:

— Ред — Ривер осаждён.

Язык своей матери он хорошо знал. У ирокезов и гуронов похо-жая речь. Воины, напавшие на них, говорили, что большой дом бледнолицых скоро падёт.

111

Полковник Монтгомери велел двум ротам выдвинуться к поселению.

Он сам решил возглавить этот отряд мести. Мальчика тоже взяли с собой.

Лейтенант Одли усадил Натан на круп своей лошади. Мне это распоряжение «мужа» не пришлось по душе, и я выразила своё недовольство.

— Он ещё ребёнок, а вы хотите взять его в тот ад, — говорила я, держа за поводья коня Ричарда.

— Здесь взрослеют рано, как и везде, милая, — ответил мне он.

Я отпустила поводья, и конь рванулся вперёд. Полковника я тоже не хотела отпускать от себя. Боялась, что стрела индейца убьёт или ранят его. Ещё больше меня страшила моя судьба, если Ричарду суждено погиб-нуть в этом жестоком крае.

Обоз двигался медленнее лошадей передового отряда, поскакавшего усмирить дикарей. Когда мы подъехали к окраине леса, до нас долетели выстрелы ружей и в воздухе был запах гари.

Фани заплакала в телеге. Я попыталась её успокоить. Подсев ближе, обняла.

— С нами ничего не случиться, Фани, — говорила я. — Солдаты не до-пустят.

Она тяжело вздохнула. Этим обещаниям моя горничная верила с трудом. Постояльцы гостиницы рассказывали о дикарях, обитавших в доли-нах рек Северной Каролины, Виржинии и Новой Франции. Чтобы поразить доверчивую девушку своей храбростью, красочно описывали сражения с индейцами. Вот Фани сомневалась в своей безопасности даже среди сотен вооружённых солдат.

— Миссис Монтгомери, они могут пробраться в лагерь тёмной ночью и украсть девушку, — шептала горничная. — Они, как демоны, невидимы и жестоки. А, знаете, что за пытки они устраивают?