Шрифт:
Эти слова обескуражили всех.
Оп Олооп ограничился тем, что пробормотал:
— Гастон, каким ужасным вам видится будущее! А вот Эрик Хоэнсун совладать с собой не смог:
— То есть можно будет не мастурбировать, ха-ха… И я, значит, смогу осеменить себя и родить, ха-ха.
— Именно так.
— И это рассказываете нам вы, сутенер!
— Именно так.
— Хорошенькое же будущее ждет вашу профессию!
Лицо Гастона Мариетти омрачилось горечью:
— Не беспокойтесь. Пока любовь остается табу под гнетом попирающей ее морали, пока она покоится недоступной пробуждающимся и ищущим удовлетворения в самих себе инстинктах, мы, торговцы белыми рабынями, будем и дальше нести свою ношу мессии…
— Мессии?! Вы?! Ха-ха…
— Да, капитан, мессии. В каждой куртизанке живет разочаровавшаяся женщина. Ее продажность есть следствие разочарования в несостоявшейся чистой любви. Мы, сутенеры, всегда играем на потерянной вере обманутых женщин. И они любят нас за это. Любят нас Магдалиновой любовью. Иисус в некотором роде был предшественником…
Оп Олооп чувствовал себя невесомым и веселым, его безмерно смешило раздражение его соотечественника. Чтобы еще больше поддеть его, он добавил:
— Да, Эрик. Иисус был предшественником Гастона. Да-да, этого самого Гастона, пронырливого корсара, учившегося у Coco-le-coiffeu на улице Канебьер близ Henrilamusique. Тысячи разочарованных женщин, пораженных Магдалиновой любовью, стояли у него на пути, и он, чтобы искупить их грехи, отсылал их на кораблях в Каир, Бангкок, Джибути и Батавию. Его апостолы — вербовщики, торговцы людьми, сводники — доделывали за него остальную работу, разбавляя болью страстное раскаяние и не забывая о наживе. И вот рука судьбы привела Гастона в Буэнос-Айрес. Понимаешь? Это международное признание. В отличие от наших предков, викингов, принесших миру непригляднейший пуританизм, он подарил просторам пампы — пустынной и засушливой земли — женскую красоту из самой Франции. Магдалины из Дюнкерка с глазами цвета синей воды для засушливого Сан-Луиса, сочные и сладкие магдалины из Лурда для пустынной и ветреной Патагонии, стройные и грозные магдалины из Лилля для бедных равнин Ла-Риохи… И так далее. Ну а для остановившегося двигателя Буэнос-Айреса он приберег чувственное магнето из Парижа. Тысячи городов благодарны ему за его труд знакомить нас с необычными женщинами. И даже самые неприкаянные из нас могут прикоснуться к своей мечте, найти утешение в недоступной иным образом благодати. И я не могу не отдать ему должное. Любовь по таксе, которую подарил мне этот великий банкир мира секса, стала непенфом для тысяч горьких часов. Выпьем же за Гастона, блистательного благодетеля нашей страны.
Тост не был воспринят единодушно.
— Мне не представляется уместным, — начал комиссар путей воздушного сообщения, — пить за такого рода вещи. Проституция — это гангрена…
— А мадам Noelie Maynard? Ик. И ее салон Massage-Curiosites? Ик. А наши оргии в Confort Moderne? Ик-ик-икто бы еще говорил о морали?!
— …Проституция — гангрена любви. Если бы не проституция, семьдесят процентов нашей молодежи не отбраковывалось бы на медосмотре для военной службы.
— Вот и славно! Даже тут она дает благотворный эффект! Проституция отдаляет войны, выкашивая ряды военнообязанных. «Чем слабее нация, тем она миролюбивее».
— Мне противны твои слова, Оп Олооп. Предпочесть больной народ народу воинственному!
— Да. Разумеется. Болезнь перенести легче. Она привлекает щедрых и мудрых друзей, которые не скупятся на утешения и заботу. Воинственность же пробуждает лишь ненависть и стремление уничтожать.
— Ты меня уже бесишь! Славить порок, подобно какому-то ничтожеству. Где твоя честь?
— У меня была собачка, которую звали Честь.
Реплика студента, отпущенная им, просто чтобы сказать хоть что-нибудь, оказалась неожиданно смешной. Все расхохотались, и каждый по-своему прокомментировал его слова:
— У меня была собачка, которую звали Честь!
— У меня была собачка, ик, которую звали Честь…
— У меня была собачка, которую звали Честь, и она мочилась на двери кафедрального собора, Дома правительства, жокей-клуба и Национального банка…
— Простите, Оп Олооп, я никогда не видел вас в жокей-клубе.
— И правда. Не припомню, чтобы вы были его членом.
— Сутенер, вы член жокей-клуба?!
— Да, Эрик. И не нужно так удивляться. Я стал им по праву. Моя профессиональная родословная не хуже прочих. Точно такая же. Я — один из лучиков света в этом кругу… профессионалов в банковском деле, политике и взяточничестве. Продажная любовь — не преступление, а бизнес. Торговля женщинами, согласно определению Лиги Наций, связана с elevage. [56] Моя собственная статистика показывает, что от сорока до шестидесяти процентов шлюх — представительницы простых профессий: горничные, швеи, хористки, которые мечтают «подняться» за счет общения с галантными и вежливыми кавалерами и последующей гигиеничной будуарной дружбы, они жаждут роскоши и удовольствий. Таким образом, дорогой друг, те блага, которые мои коллеги по клубу получают за счет ввоза породистых лошадей, я обретаю, импортируя красивых кобылок.
56
Здесь: социальным лифтом (фр.).
— Действительно, никакой разницы. Что лошадей кафишировать, что женщин!..
— Кафишировать? Что это значит, Робин? — поспешно спросил Ивар Киттилаа, не желая терять нити беседы.
— Ну как же, на лунфардо «кафишировать» значит «эксплуатировать, быть сутенером».
— Верно, — вступил в разговор Оп Олооп. — Но исходно слово «кафишо» представляло собой исковерканное stockfish [57] на коколиче. [58] Наверное, какой-нибудь итальянский лавочник подыскивал оскорбление пожестче…
57
Сушеная рыба (англ.).
58
Итало-испанский пиджин, на котором говорили итальянские иммигранты в Аргентине в период с 1880 по 1950 год. Здесь и далее обыгрывается созвучие испанского, итальянского и французского языков, а также диалектов на их основе, имевших хождение в Аргентине в то время.
— Вы совершенно правы! Возможно, таким же образом из презрительного flaneur, [59] брошенного какой-нибудь француженкой нерешительному клиенту, родилось слово franela. [60] Интересная штука — лунфардо. Вот сейчас мне пришло в голову, что, вероятно, cafiolo [61] имеет ту же этимологию. Может ли статься, что это презрительное обращение к посетителям публичного дома, зашедшим к какой-нибудь cafe аи lait? [62]
59
Фланёр (фр.).
60
Фроттерист (исп.).
61
Трепач, альфонс (аргент. исп.).
62
Здесь: метиска (фр., аргент. исп.).