Шрифт:
— Вот тебе раз! Ты, что ли, мать?
— Это мое! — злобно бросает Андрюс.
— Мое не мое, а порядок соблюдай. Губами не шлепай, в ширинке не чеши, глаза на меня не пяль, что досталось — забирай, сдачи не надо, а теперь — поворачивайся! Пойдем за бревном.
— Пойду! В чем я пойду, раз брюк нету?
— А тут у тебя что — боровики засолены?! Надумал на портках хлебушко печь. Надевай и не ворчи.
Андрюс что-то бормочет. Только отец успевает выйти, как этот неповоротливый копун, способный целыми днями выдергивать волоски из своей жидкой бороденки, вдруг проявляет солдатское проворство: в одно мгновение одевается, хватает тросточку и удирает.
Йонас подставляет графчику подножку:
— Папа, барчук уже на шпацер [6] торопится.
Андрюс молча пинком отбрасывает ногу брата, отталкивает его локтем, но Йонас нагоняет франта в сенях и крепко хватает за грудки:
— Все твои сигарницы и побрякушки повытряхиваю! Пойдешь с отцом или нет?
— Отстань, толстомордый!
— Вот, получай за толстомордого — и сам теперь такой. Завелся в улье трутень — сам пальцем не пошевелит, а за него другим отдуваться. Не отпущу — не надейся! Графчик..
6
От нем. spazjeren — гулять.
Братья сцепились не на шутку, приплясывают, как петушки, с разбегу наскакивают друг на друга, толкутся у стенки. Кулаки работают, словно увесистые молоты, руки вскидываются, как весла. Не один день косились друг на друга, перебрасывались обидными словами, долго грызлись — все это должно было кончиться жаркой схваткой…
Йонас чувствует свой долг перед семьей: он больше остальных помогает дому и не позволит белоручке дармоедничать, бока отлеживать. А Андрюс ненавидит назойливого, неряшливого Йонаса с его раздутой губой, его командирский тон, его вечную песенку про работу.
На драчунов сразу набрасываются отец и мать. Ухватив недоструганную дощечку, мастер врывается в середину. Кажется, он вдвое меньше своих сыновей, но его сильные руки отбрасывают драчунов в стороны. Седые волосы, как пена, падают старику на глаза, он разнимает сыновей — двух разъяренных, толстокожих, мстительных быков, загоняя их в разные углы и глухо, чуть слышно, еле сдерживаясь, словно выбирая, кого бы протянуть деревяшкой, с презрением говорит:
— Я вам рога поотрубаю, волы неотесанные! Будут они мой дом в корчму превращать! Я вам…
— Корчму! Хватит ему бездельничать, дрыхнет до обеда, все, что повкуснее, сожрет. Если, отец, не можешь — я сам с ним справлюсь. Не пойдет сегодня работать — так и жрать не получит. А если вы ему еще раз волю дадите — так и знайте, я тоже работать не стану.
Йонас собирается уходить. Спесиво, как и подобает белоручке, красавчику, Андрюс отзывается из своего угла:
— Ты мне кто — отец?! Где-где, а у тебя холуем не буду… Йонке-монке!
— Обзывайся, а свое получил. Зубы пересчитай, может, не все на месте. Графское отродье!
— Цыц, индюки. Андрюс, будешь работать! Кончилась гулянка, — кричит мастер. — Слышишь — будешь! Будешь!
— Не буду я ради каши… вот…
— Будешь, собака! — еще громче прежнего орет мастер. — Сейчас я тебя травой вонючкой накормлю!
— Ах, господи, дожила я… Сынок, ты только не перечь, не гневи бога, — причитает мать. — Почему ты такой колючий, в кого ты уродился?
— Пускай мне мою долю выделят, и только меня видали, — говорит Андрюс, хватая дрожащей рукой тросточку.
— Поделю я твою морду на четыре доли! Марш в поместье!
Кажется, Йонаса давно уж и в помине нет, но вот его мясистое лицо опять просовывается в дверь:
— Давай делиться. Нам с Сима сом бояться нечего. А ты пологой тряпки и той не получишь.
— Йонас, ты тоже марш на работу, нечего тут прыгать, найдутся и посильнее тебя. Напишу завещание — каждому по батогу.
— А я говорю — не пойду, пока графчик с папой не отправится. Нарочно буду сидеть и ждать.
— А если я тебя по мягкому месту, да еще сверху солью посыплю, а? Кто тут хозяин — ты или я? Катись отсюда подобру-поздорову!
Угрожающий дому мастера паводок кое-как спадает, но к обеду снова поднимается выше прежнего, когда вернувшимся с работы братьям приходится хлебать незабеленный суп и когда они по материнским отговоркам догадываются, что молоко вылакал двуногий кот.
Портной Кризостимас, уткнувшись носом в окно, продевает нитку в иголку. Еще издали замечает торопящегося Девейку. Мастер то исчезает на повороте тропинки, то снова из-за плетней показывается его седая голова. Портной распахивает окошко: