Шрифт:
— A ты, Андрей, кричи совой, a ты, Петруха индюком или кукушкой… — и огласился лес звонкими песнями всевозможных птиц.
Догадались пионеры какие это птицы, смеются, красным флагом машут.
Устали забавляться ребята, — надоело…
Притащили огромную сосну, в костер бросили. Затрещал огонь, высоко вспыхнуло пламя, разгорелся костер выше лесу языками высокими!
— А, ну, Степка! уважь теперь — пристают ребята.
Степка подошел к самой речке. Засучил рукава, на грудь их крестом сложил, и полилась по реке, как по бархату, песня:
„Ах ты, но-о-ченька, а… ночка — темна-а-я!“..
Вздрогнул пионерский лагерь. — Вот так голос! Слышь, ребята, на реке! И вмиг весь лагерь окружил певца.
Кончил Степка. Ребята кинулись спрашивать: Кто?.. Откудова?.. Что делают?..
Но наши рыбаки встретили их довольно сухо и, взяв котелок, прыгнули в лодку, и ударили весла, а хоровая песнь про "Ухаря купца" неслась и удалялась по реке вместе с лодкой.
Долго говорили о них пионеры — Кто? бродяги? Беспризорные? Правонарушители? Как? Почему? Что их ждет, и так далее… Под эти разговоры и заснули.
Несмотря на кражу, лагерь не уходил, в сараях волновались, старшие поддакивали Ваньке, что надо их лагерь или поджечь, или основательно выкрасть все добро. Степан не соглашался, большинством решили, — как успокоятся, не станут остерегаться приехать с большой командой и разогнать так или иначе лагерь.
Степку стыдили, отказаться было нельзя: на посмешке он не хотел быть, да и что они ему, пионеры-то братья, что ли?
Через неделю приехали девять человек да в сараях понабрали человек пять.
Пришла ночь. Опять засели в кусты; ждут, когда пионеры спать улягутся, присматриваются. Уснули те крепким сном…
Упал туман, сыро и холодно стало!..
Ванька расставил всех цепью друг за дружкой, чтобы бесшумно выкраденное из рук в руки передавать.
Впереди Степку поставил в наказанье за упрямство.
Свистнул совой, Степка чиркнул ножичком палатку, благополучно передал хлеб, ведро с мясом; только начал насыпать картошку, как кто-то схватил его за руку. Степка свистнул, вмиг компания рассыпалась за кустами.
В лагере поднялся переполох. В пять минут весь лагерь встал как один!..
Степке крепко вязали руки. Ванька держал команду наготове, крепко сжимая кулаки, он выжидал минуту, чтобы кинуться всем в бой.
Удаль, задор, желание померяться силами, отбить Степку — горело в молодых сердцах. Подкрались поближе и, по крику совы, кинулись на пионеров.
Засада вышла неожиданной. Сначала растерялись; Ванька успел разрезать Степану веревки, и тот, не вставая с места, лупил кулаками, но скоро команда вожатого оказала действие: Степка и Ванька были вновь связаны, а остальные успели улизнуть.
К пойманным поставили надежный караул; в соседней палатке собрался весь отряд и два вожатых. Начался совет, что делать с пойманными. Ребята горячились. Сыпались разные предложения. Кто советовал немедленно ехать за милицией, кто вести их в милицию, кто предлагал допрос. Старший вожатый, Митя успокаивая и призывая к порядку, взял слово:
— Товарищи, — говорил он, — мы должны поступить как пионеры! Пионер должен смотреть в корень зла! Спросите их сейчас, чувствуют ли они свою вину? сознают ли что сделали? и вы увидите, что нет, — не сознают! Наше дело подойти к ним ближе, по-товарищески, попробовать их спасти… Попробуем, товарищи?
Раздались возражения. — Зло должно быть наказано, — горячились пионеры. Нужно снять допрос, — кричало большинство…
Но допрос не дал ничего.
Связанные не желали отвечать: Степка упорно молчал, Ванька отвечал дерзостями.
На дно упала душа у Степки. Слышал он все речи в соседней палатке. Словно ножом резали по сердцу слова Мити.
Долго опять спорили пионеры. Убедил всех своей искренностью и теплотой Митя.
Голосовали все за товарищеский подход — поручили говорить с пойманными Мите.
Пошел к связанным в палатку Митя. Молча разрезал веревки, сел рядом со Степаном, закурил.
Долго молчали…
Выкурил Митя, да и говорит:
— A ты здорово поешь! И голосина же у тебя, что твоя труба!
— A ты откуда знаешь? — вскинул глазами Степка.
— Я-то, да я тебя прошлый раз на берегу заприметил! Учиться тебе, парень, надо! Голос свой обрабатывать, а с такой жизнью навсегда прикончить пора! Так, что ль?!.